Онлайн книга «Дело «Тысячи и одной ночи»»
|
И вот я салютовал ему: – Маса аль-хаир ас-саламу алейкум. Ин ша Аллах текун фи гайит ас-сахха. На что он с мрачной серьезностью ответил: – Ва-алейкум ас-салям. Ана Бхаир эль-Хамд Лиллах. У него был глубокий раскатистый голос, и, хотя он держался с несравненным достоинством, было видно, что он удивился тому, что я смог обратиться к нему на его родном языке. Я заметил еще кое-что занятное: его арабский звучал скорее по-египетски, нежели по-персидски. К примеру, когда я продолжил, сказав: «Эль ка’ат квайи-син»… Прошу прощения, сэр Герберт, вы что-то хотели сказать? Боюсь, что я забылся в пылу своего повествования. Вы хотели что-то сказать? Выслушав столько бубнежа от этого Иллингворта, как вы можете догадаться, я еще как хотел что-то сказать. – Ба-а-а! – сказал я. – Блестящая пародия на муллу в мечети, но прекращайте призывать верующих к молитве и расскажите мне уже на английском, в чем тут дело. Хотите верьте, хотите нет, а вид у него был удивленный. – Прошу прощения. Да, разумеется. Это было общепринятое приветствие, какое следует знать каждому вежливому иностранцу. В качестве пожелания доброго вечера я сказал ему: «Мир тебе! Надеюсь, у тебя все хорошо». На что он мне ответил: «И тебе мир. У меня все хорошо, хвала Всевышнему». Мне продолжать? Благодарю. Я уже собрался было и дальше расспрашивать его, но он весьма решительно, хотя и очень вежливо остановил меня, указав в направлении кабинета хранителя, куда меня первоначально и направили. С ощущением, что здесь была замешана какая-то тайна, покрытая мраком, я продолжил свой путь; обернувшись, я произнес еще несколько фраз и спросил уже по-английски, не затруднит ли его продолжить общение на этом языке. Я прошел уже половину зала, как вдруг моим глазам предстало следующее чудо той ночи. Это была молодая красавица в темно-красном платье с такими вот… ну, я не знаю, как это точно называется… Сэр Герберт, вы, кажется, вздрогнули при упоминании этой юной особы. Постараюсь быть предельно точным, поскольку эта подробность может иметь первостепенное значение. Если смотреть в глубину музея, прямо по центру будет широкая лестница из белого мрамора. По обеим ее сторонам располагаются дверные проемы: проход налево и проход направо. Кажется, я тогда открыл левую дверь. Из-за нее появилась молодая особа в красном платье, обладающая, как бы это сказать, большим обаянием. Все, кого я повстречал той ночью в музее, по-своему удивили меня в известной степени, однако эта юная особа, хотя и сама, кажется, удивилась, была столь отрешенной, будто бы и не замечала меня. Она обернулась и взбежала по лестнице в зал на верхнем этаже, где и скрылась из виду. Замечу, что откуда-то сверху, откуда точно, сказать не могу, доносились такие звуки, словно кто-то забивал гвозди в дерево. Но у меня не было времени раздумывать над этим. Я стоял у подножия лестницы, и справа от меня была распахнута дверь в комнату с надписью: «Хранитель»; и вот наконец, испытав, признаюсь, невообразимое облегчение, я увидел хозяина. Несмотря на то что я никогда прежде не видел фотографий мистера Уэйда, все, кто когда-либо описывал мне его, отмечали две черты в его внешности: приземистый рост и длинные седые усы. К приземистому росту (который мне и раньше приходилось видеть) и к длинным усам (которые мне также уже приходилось встречать) я был готов, но вот к чему я не был готов, так это к пышным белым бакенбардам, которые спускались чуть ли не до груди, придавая ему впечатляющий и даже почтенный вид. Эти седые усы и бакенбарды обрамляли увядшее от старости лицо, однако взгляд его карих глаз, осматривавших меня с головы до ног, был острым и живым. На самом деле уравновешенность и достоинство, с которыми он смотрел на меня, придавали ему сходства с королем Лиром в исполнении сэра Генри Ирвинга[8]. Но тут этот солидный господин задумчиво потянулся к карману и достал оттуда губную гармошку… да, сэр Герберт, губную гармошку, он приложил ее к губам и вдумчиво принялся выполнять упражнение, которое, если не ошибаюсь, называется «гамма», что привело меня в полное оцепенение. |