Книга Дело об «Иррегулярных силах с Бейкер-стрит», страница 77 – Энтони Бучер

Виски, пожалуйста, миссис Хадсон. Благодарю.

Ныне я не любитель приключений, а личную ненадёжность я никогда не считал удовлетворительным средством побега. Побег должен быть исполнен в физическом комфорте и умственной беспристрастности. Итак, я не придумывал запутанных планов или уловок, дабы избежать полицейской слежки. Я просто поговорил с сержантом Хинклем (хорошей заменой Ватсону) и объяснил ему, что врач просил меня прийти к его пациенту.

Сержант наделён тем врождённым чувством недоверия, что столь часто выдаётся невеждами за проницательный скепсис. Он нашёл подтверждение моим словам, перезвонив доктору Уизерсу, затем получил разрешение от лейтенанта Финча и, наконец, велел полицейскому водителю отвезти меня в санаторий.

Поездка была чудесной. День стал достаточно жарким, чтобы оправдать облачавшую меня новую модель свободно сидящего костюма, придуманную дизайнером из «До упада!» под влиянием некоторых наиболее экстремальных теорий Элизабет Хоуз.^[82]Эффект, быть может поразивший неискушённый глаз состоящего на службе водителя, доставил мне определённое удовлетворение. Меня, в одежде, какой я до тех пор не носил, вёз человек, которого я до тех пор никогда не встречал, по улицам, которые я до тех пор не видел, по направлению, куда я никогда до тех пор не ехал. Я избежал всего, кроме некоторых сердечных рубцов, если позволено будет задействовать словарный запас современной медицины — с вашего позволения, доктор — для концепций отжившего романтизма.

Санаторий находится где-то к западу отсюда. Я не озаботился точным прослеживанием пути; но полагаю, что он находится недалеко от места заточения доктора Боттомли в шкафу. Выстроен он в незаконнорожденном стиле — детище изнасилования нашей Девы Марии Ангелов современным немецким теоретиком. Эстетически возмутительно, но, тем не менее, день был тёплым, а я сбежал — слегка приятно.

Полицейский водитель проводил меня внутрь, но имел честь подождать в приёмной, когда меня провели в святилище доктора Уизерса. Каков этот доктор, сказать я не могу; я видел лишь его профессиональную манеру, в которой умело смешаны ложка самоуверенности, ложка человеческой доброты и ложка ядовитого высокомерия. Добавьте щепотку горечей и тщательно перемешайте.

Куда заметнее в комнате, в которую я вошёл, была стенографистка — высокая стройная девушка, чьи волосы я не унизил бы сравнением с мёдом. Даже перепечатывая записи, она вкладывала в каждое своё движение грацию Даниловой.^[83]Должен признаться, мой мысленный комментарий гласил: в высшей степени ошеломляюще. Но девушка закончила свою последнюю стенограмму почти что в миг моего прихода и ушла, не взглянув на меня и не оставив мне большего визуального утешения, нежели хромированные устройства для стряхивания пепла на столе доктора.

Я ожидал увидеть там Тедди во всей его уорбертоновской витальности и вульгарности, о чём и сказал доктору. Тот нахмурился и стал объяснять ситуацию столь долго и подробно, словно описывал уникальную операцию перед группой видных, но благоговеющих коллег.

При милосердном сокращении рассказ его был таков: Тедди не был, как я поспешно предположил, пациентом санатория. Он просто пришёл в контору тем утром и попросил о встрече с доктором Уизерсом по срочному делу — настолько срочному, что рассудок его, как он сообщил медсестре, висит на волоске. Медсестру впечатлили его манеры, но ещё более (и совсем иначе) впечатлило его сходство с полковником Уорбертоном. Она вошла в кабинет доктора Уизерса, полухихикая, и врач, любопытствующий видеть телесное подобие столь знаменитого персонажа, согласился выслушать его.