Книга Дело об «Иррегулярных силах с Бейкер-стрит», страница 75 – Энтони Бучер

Дрю Фернесс вновь встал.

— Доктор, — попросил он, — могу я вновь ненадолго взять слово?

— Конечно.

— Я хотел бы публично опротестовать эту глупейшую клевету на мою тётю. То, что мы, группа умных людей, должны сидеть здесь, выслушивая столь безобразную…

— Думаю, — протяжно прервал Харрисон Ридгли III, — сейчас моя очередь. Наберитесь терпения, мистер Фернесс; возможно, скоро у вас будет возможность увидеть, насколько доктору понравится, как ему треплют нервы.

И после столь воодушевляющего вступления редактор «До упада!» занял своё место перед собравшимися.

 Я тоже предпочитаю рассказать мою скромную часть. Не то чтобы я желал отыскать силы в импровизирующем самовыражении, как наш добрый доктор Боттомли; просто я в редакционном отпуске, и мысль о ненужном приближении к пишущей машинке приводит меня в ужас.

Опущу детали завтрака, столь любовно поведанные предыдущими ораторами. Миссис Хадсон, при всём должном уважении, производит на меня впечатление той самой всеобще восхваляемой мерзости, «хорошей простой кухарки», что соотносится с моим Густлем примерно как фотограф «Юнайтед Пресс» соотносится со Стайхеном^[77]или Уэстоном.^[78]Но Густль в Нью-Йорке, а существует легенда, будто человек должен есть, чтобы жить. Всегда должным образом почитая суеверные ритуалы, я поел, но предпочитаю более не говорить об этом.

Заснул я поздно, и был уже почти полдень, когда я покончил с завтраком и погрузился в праздные размышления — ибо даже чтение слишком напоминает мне мои редакторские обязанности. Содержание моих размышлений не имеет отношения к данному повествованию, хотя и весьма дорого повествователю.

Вы простите меня за внезапный и загадочный поворот моей речи? Не так давно ещё жизнь была мне ясна. Источник развлечения, да, но хорошего, чистого веселья — столь же абсурдного, столь непристойного и столь очевидного, как выходки комика из бурлеск-шоу. Теперь я знаю, что был дураком — что представление, которое я смотрю, скорее являет собой Гран-Гиньоль,^[79]где фарс и ужас так тесно следуют друг за другом по пятам, что ужас сковывает позвоночник, ещё дрожащий от смеха. И лишь одно хоть частично спасает от этой могильной истерии — запутать своих слушателей в надежде, что и сам запутаешься, не различая более всё слишком уж ясно.

Но позвольте мне прервать эту цепь бормотаний, как прерваны были мои размышления — звонком телефона и голосом миссис Хадсон. Звонящий был мне незнаком, хотя его имя и достижения знакомы мне были — как, несомненно, и большинству из вас. Это был Гордон Уизерс, доктор медицины, владелец, используя столь вульгарное слово, самого уважаемого дома отдыха в этой обители деменции и неврозов. Меня удивил этот звонок. Я был бы последним, кто стал бы отрицать срочную необходимость для меня услуг доктора Уизерса, но не мог постичь, как он мог об этой необходимости узнать.

Он быстро разочаровал меня. Слишком часто ошибаешься, полагая, будто необычное событие должно иметь персональное значение. Не рассматривая меня как возможный объект своей практики успокоительного искусства, доктор Уизерс нуждался во мне скорее как в инструменте — заведомо не склонной треснуть резиновой соске для одного из его пациентов.