Книга Слепой цирюльник, страница 94 – Джон Диксон Карр

Ясный вечер в золотистых тонах растекался над «Королевой Викторией», которая под шелковистый шелест волн, разбивавшихся о нос, размеренно двигалась к темнеющему горизонту, наливавшемуся пурпуром. Небо было такое прозрачное, что можно было даже наблюдать, как тонет алый край солнца в конце ослепительной дорожки и как переливаются облака и вода, словно краски на вазе, а когда солнце село, на его месте осталась сияющая воронка облаков. Пока менялось освещение, прозвучал приглушенный гудок, приглашавший переодеваться к ужину. И «Королева Виктория», впервые за все время вдохновленная упоительным ароматом в воздухе, очнулась.

Рано или поздно это случается в каждом вояже. Все еще бледноватые пассажиры поднимаются со своих шезлонгов и глядят друг на друга. Они встревоженно улыбаются, жалея, что до сих пор не успели ни с кем познакомиться. Вкрадчивые звуки оркестра начинают проникать в сознание: путешественники видят, как надвигается на них громада Европы, как фонари уже подмигивают им сквозь деревья парижских бульваров. Внезапно радостная дрожь пронизывает все палубы, словно только что на сцену вышел знаменитый актер. А потом народ начинает парами и тройками дрейфовать в сторону бара.

В тот вечер жизнь начала бить ключом, не успело еще стемнеть. Бойкая красотка с глазами мангусты, ехавшая в Париж за разводом, отыскала в багаже самое броское свое платье; то же самое сделала скромная учительница средней школы, намеревавшаяся посетить Озерный край. Начали завязываться любовные интриги; уже шли две или три партии в бридж; забытое пианино, спрятанное за ширмой рядом с баром, выкатили на свет божий. В ресторане стоял гул голосов. До сих пор скромные, дамы являлись в нежданном блеске драгоценностей, оптимисты вовсю заказывали вино, а оркестр первый раз за все время играл с вдохновением. Когда Генри Морган – усталый, недовольный, неспособный даже переодеться к ужину – вошел с двумя своими компаньонами в салон, он понял, что на степенной «Королеве Виктории» начинается грандиозная вечеринка.

В голове у Моргана царил настоящий ералаш. После четырех часов изнурительных расспросов он почти поверил, что девушки с греческим профилем никогда не существовало в действительности. На борту ее нет и (насколько ему удалось установить) никогда не было. Дело приобретало все более жуткий оттенок.

Никто не знал эту девушку, никто не помнил, что когда-либо видел ее, – от отчаяния Морган довольно скоро позабыл, что ищет музыкальные таланты. На самом деле для некоторых и без того раздраженных людей этот предлог оказывался последней каплей. Так, лорд Стертон, английский полковник из индийских колоний и его жена, еще не вполне оправившаяся от mal-de-mer^[38], участница организации «Дочери американской революции» из Бостона и еще несколько подобных личностей выставили его за дверь раньше, чем он успел договорить заготовленную фразу. Даже капитан Вальвик, которому все было как с гуся вода, возмутился таким приемом.

С другой стороны, миссис Перригор оказалась бесценным союзником. Хотя она наверняка понимала, что их обход имеет какую-то иную цель, чем заявил Морган, она оставалась невозмутимой, предупредительной и даже выказывала воодушевление. Она взяла на себя обязанность обрывать ненужные разговоры: покладистый писатель восхищался таким умением, но повторить не мог. Когда какая-то гордая мамаша пустилась в долгие рассуждения о том, как ее дочь Фрэнсис, девяти лет от роду, научилась играть на скрипке «Колокольчики Санты» всего за шесть уроков, а профессор Е. Л. Кропоткин с полной уверенностью предсказал ей концертное будущее, миссис Перригор применила свой трюк, произнеся: «В самом дэле, нам не стоит и дальше тратить ваше драгоценное время» – тем громким и леденящим кровь голосом, от которого даже самые разговорчивые моментально лишались дара речи. Однако и восхитительный талант миссис Перригор не мог утешить Моргана в эти долгие, жаркие, наполненные болтовней и голодные часы, за которые у него развилось отвращение ко всему роду человеческому.