Книга Руки Орлака, страница 267 – Морис Ренар

Меня встретили так радостно, что я даже немного смутился. Мы прибыли в замок к завтраку и лишь после трапезы, с удовольствием потягивая кофе, заговорили об анонимных письмах, угрозах, наконец, обо всем том, что показалось мне вполне характерным началом шантажа. Мсье Эланкур и обе женщины снабдили меня информацией, которая могла быть полезной. Мы спокойно, с методичностью и тщательностью, рассмотрели различные стороны этого злоключения, которое, повторюсь, представляет в данном случае лишь второстепенный интерес, – я бы и вовсе не стал о нем упоминать, если бы меня к этому не принуждал сам ход повествования.

Обсудив проблему во всех деталях, уже ближе к полудню мы вчетвером отправились погулять по лугам, в тени деревьев, вдоль пастбищ и берегов пруда. Мадам Эланкур, приободренная моим присутствием, казалось, забыла свои недавние страхи. Мсье Эланкур с присущим ему шармом вел со мной наилюбезнейшую беседу, а я мысленно восторгался глубоким счастьем этой образцовой семьи, понимая, на чем оно основано.

Вечером, сразу же после обеда, бросив взгляд на настенные часы, я с сожалением увидел, что мне пора уезжать. Мадам и мадемуазель Эланкур решили съездить в Суассон вместе с нами. Я не думаю, что мадам Эланкур подвигли на это опасения из-за того, что ее мужу придется возвращаться одному из города в замок: все-таки было еще светло, да и потом, сложилось впечатление, что ощущение, так сказать, профессиональной защиты с моей стороны явно ее успокоило (мсье Эланкур, отведя меня в сторону, даже выразил мне свою за это признательность).

В общем, мы выехали вчетвером. Я снова занял то же место рядом с водителем, на котором сидел утром. Мадам и мадемуазель Эланкур расположились сзади. И снова холмы, преодолеваемые на полной скорости, напомнили мне ярмарочные «русские горки»^[139].

На вершине одной из таких «горок» случилось нечто невообразимое.

В этой верхней точке дорога, которую тут опять начинали окаймлять платаны, выходила из довольно большой рощи – справа от нас, в лощине, зеленели и другие перелески. Позади нас раздался хлопок. Я решил, что это был один из тех хлопков, которые возникают вследствие перебоев работы мотора, и обе женщины, судя по всему, подумали так же, ибо я услышал, как мадам Эланкур пробормотала: «Ну вот! Неужели что-то с карбюратором?» – а ее дочь ответила: «Наверно…» Сам я почти не обратил на этот хлопок внимания, так что можете себе представить, как я удивился, когда мой сосед вдруг ударил по тормозам и остановил машину метров этак через шестьдесят.

Склон там был крутой. В тот самый момент, когда мсье Эланкур, воспользовавшись ручным тормозом, заблокировал колеса и автомобиль остановился у правой обочины, жуткий крик вынудил меня обернуться. Я увидел, что мадам Эланкур – мертвенно-бледная, с выпученными глазами – пристально смотрит на спину своего мужа.

Тот только что повалился на руль, и прямо между его плечами, прекрасно заметное на светлой ткани плаща, растекалось красное пятно.

Мадемуазель Эланкур тоже сделалась белой как полотно. Не теряя ни секунды, я подхватил безжизненное тело, вытащил из ковшеобразного сиденья и уложил на придорожную траву. Но, привычный к драмам и выражениям лиц в столь трагические мгновения, я уже не сомневался, что мсье Эланкур мертв, и представлял, что именно могло случиться: в него стреляли из рощи, откуда мы только что выехали. Хлопок, который мы слышали, был выстрелом из какого-то огнестрельного оружия. Я был ошеломлен, но мысленно поблагодарил Небеса, продлившие жизнь бедного мсье Эланкура и тем самым позволившие ему остановить автомобиль и спасти нас, его пассажиров, от верной смерти. Ибо в момент убийства мы ехали на такой скорости, что, не случись этого, машина, предоставленная самой себе, непременно бы врезалась в один из росших вдоль дороги платанов.