Книга Последнее дело Холмса, страница 49 – Артуро Перес-Реверте

– Так, так, все так.

– Приятно прогуляться по саду, пройтись по пляжу, тем более что здесь, на острове, безопасно. – Она вдруг беспокойно заерзала. – Чего здесь бояться?

Успокаивая ее, я протянул руку и осторожно коснулся ее ладони. И почувствовал, что нежная кожа горяча и чуть увлажнена. Краем глаза я заметил, что от хозяйки не укрылось мое движение.

– Последний вопрос, миссис Дандас. Вы верите, что ваша подруга покончила с собой?

Она снова отбросила со лба прядь и сказала удивленно:

– Вы меня спрашивали об этом еще тогда, в библиотеке.

– И вы думаете по-прежнему?

Она ответила не сразу. И вдруг взглянула на меня с тревогой, а потом сказала:

– По правде говоря, я не знаю, что думать.

После разговора с Веспер Дандас я никак не мог уснуть. В голове мелькали, то исчезая, то возникая вновь, какие-то картины и образы, реальные и воображаемые, жизнь и смерть. Возможные стратегические схемы и тактические ходы. Устав вертеться с боку на бок в поисках удобной позы, которая вмиг становилась неудобной, – я к тому же спал в нижнем белье, потому что пижама, как и почти весь мой багаж, осталась на яхте, – я встал и подошел к двери на балкон. Днем оттуда открывался чудесный вид на недальний холм, густо поросший по склону деревьями, но сейчас все сливалось в одно угрюмое бесформенное пятно, которое в лунном свете выделялось из тьмы.

Тело требовало толику спиртного, и я старался об этом не думать. На помощь я призвал недавнее прошлое и чуть более отдаленные воспоминания о вирусном гепатите и о размолотой печени, а заодно припомнил слова Ларри Оливье, сказанные им однажды вечером в Лондоне, когда в «Савое» под филе «Веллингтон» много было и возлияний, и излияний: «Если не брать в расчет это великолепное животное Джона Уэйна, всегда играющего самого себя, хороший актер проживает жизнь не свою, а того, которого хочет видеть в нем публика. Мы с тобой, Хоппи, не сами по себе, а то, что захотели сделать из нас сценаристы, режиссеры, продюсеры. А потому не обольщайся: эти твари не позволят нам отделаться ни от персонажей, которых они для нас придумали, ни от тех, кто появляется на экране и кого зрители принимают за нас. Представить себе не можешь, старина, чего мне стоит отрешиться от Нельсона, Генриха Пятого, Дня святого Криспина, быть или не быть и всякого прочего дерьма».

Я оделся, закурил и стал смотреть поляроидные снимки Эдит Мендер. Потом вышел на балкон. Несмотря на поздний ночной час, было свежо, но не холодно. Из-за холма доносился отдаленный вой ветра, но вокруг отеля царил полный штиль. И цикады возобновили свои монотонные ночные псалмы.

Грех мне жаловаться, подумал я. Со спиртным я покончил более или менее вовремя, кое-какие средства скопил, хотя моя карьера в кино убита и в землю зарыта. Но все же, не считая других фильмов, я снялся в пятнадцати картинах о Шерлоке Холмсе, имевших большой коммерческий успех. Не все мои друзья сумели добиться такого: к примеру, Уильям Пауэлл, при всей своей элегантности и обаянии, к концу своей долгой карьеры сыграл (вместе с Мирной Лой) только в пяти сиквелах «Тонкого человека».

По смежной ассоциации я вспомнил о Пьетро Малербе и его предложении сняться в телесериале. Предложение было не из самых заманчивых, но, по крайней мере, мне было бы чем заняться. Кроме того, пришла пора принять кое-какие финансовые предосторожности. Да, дом в Антибе выкуплен полностью, но жизнь на юге Франции становилась дороговата, тем паче что я не знал, сколько той жизни мне отмерено. А старость в стесненных материальных обстоятельствах – это ад. Но в одном я был уверен – в Англии больше жить не буду: не надо мне этих туманов, ничтожных политиков (я был страстным поклонником Черчилля), газовых калориферов, которые включаются, только если опустить монетку, и тоски по распадающейся империи. А в Средиземноморье жизнь бурлит и полна отрадных сюрпризов – возможных или вероятных, как сказал бы Шерлок Холмс.