Книга Хозяйка медовых угодий, страница 2 – Ри Даль

— Почему, Антон? — шепчу я. — Почему ты?.. Почему Соня?.. За что, Господи?.. За что?..

Опускаюсь на колени, не замечая, как грязь пропитывает джинсы. Я плачу, впервые за много лет, оплакивая их, себя, нашу мечту. Всё кажется пустым и безжизненным, как этот сад.

Зачем я здесь? Зачем живу?..

Вытираю лицо рукавом, но слёзы не останавливаются. Встаю, дрожа от холода и боли, что сжимает сердце холодными ржавыми тисками, иду к дому. В углу сада замечаю клочок земли, где ещё растёт фацелия — слабая, но живая. Соня любила её за голубые цветы. Я наклоняюсь, касаюсь лепестков, и на миг кажется, что слышу её смех...

Но это лишь ветер…

Вздыхаю, понимая, что не могу уехать, не взглянув на всё ещё раз.

В доме пахнет сыростью. Половицы скрипят, а на кухне стоит старый стол, где мы когда-то пили чай с мёдом. Брожу по комнатам, трогая знакомые вещи: Сонин рисунок на стене, книгу Антона о пчёлах. Сердце болит, но я не могу остановиться. Наконец, решаю спуститься в погреб, где мы хранили банки для мёда. Может, там осталась хоть одна, как память.

Лестница мокрая от дождя, что просочился через щели. Я держусь за перила, но нога вдруг соскальзывает… Я падаю, боль пронзает голову, зрение меркнет, и уже через мгновение всё тонет в полной тишине, словно я проваливаюсь в необъятный космос, где тяжёлая безбрежная тишина тотчас накрывает меня целиком и полностью. Без остатка.

Тьма обволакивала меня, густая, вязкая, словно воск. Ни звука, ни света, только пустота, в которой я растворялась, точно крупинка сахара в тёплой воде. Я не знала, где я, кто я. Может, это и была смерть — холодная, безмолвная, безликая, полностью равнодушная и оттого ещё более жестока.

Но затем что-то изменилось… Тьма дрогнула, и в неё ворвалось первое ощущение жизни. Ею стала боль…

Сначала это было лишь лёгкое жжение в груди, будто кто-то ткнул иглой. Потом боль разлилась по телу, как огонь по сухой траве. Мои кости ломило, кожа горела, а в горле стоял ком, не дающий вдохнуть. Я хотела кричать, но губы не слушались, словно их заклеили намертво.

Где я?.. Это больница?.. Или я всё ещё на даче, лежу в погребе, сломав шею?..

Мысли путались, растворяясь в жаре, который пожирал меня изнутри.

Я металась в этом агонизирующем тумане, не понимая, сколько прошло времени — минуты, часы, дни? Тьма отступала, но вместо неё приходили обрывки звуков, чужих и резких, как скрежет ножа по стеклу.

Голос, грубый, женский, врезался в моё сознание:

— Когда уже очнётся эта гадина? Лишний рот только, а толку от неё ноль!

Я вздрогнула, хотя тело едва шевелилось.

Кто это? Откуда столько злости?..

Я пыталась открыть глаза, но веки были тяжёлыми, как камни.

Боль усиливалась, и я почувствовала, как пот стекает по вискам, липкий и холодный. Моя грудь вздымалась с трудом, каждый вдох был битвой. Я абсолютно не понимала, что со мной. Тело почему-то казалось чужим, слабым, словно изношенная одежда, готовая вот-вот порваться.

Где-то в глубине сознания мелькнула мысль: я больна. Не просто простудой, а чем-то страшным, что вытягивает жизнь. Но как? Я же была на даче, под дождём, затем бродила по дому, потом спустилась в погреб, а теперь…

Голос снова ворвался в моё сознание, ближе, злее:

— Мариса! Ты, ленивая тварь, хватит валяться! Барон не будет кормить дармоедку!