Книга Аптекарский огород попаданки, страница 113 – Ри Даль

— Смотри, лаванда! — Агата вернулась, гордо демонстрируя пурпурные цветы. — Груня, теперь твоя очередь рассказывать!

Груня захлопала в ладоши.

— Ох, лаванда! Её, поди, для духов берут? Или в чай кладут? Вениамин Степанович говорил, что в Аптекарском огороде её целые грядки! Вот приедем туда, я сама её выращивать буду!

Агата засмеялась, но вдруг её личико стало серьёзным. Она повернулась ко мне, взяла мою руку и крепко сжала её.

— Сашенька, ну ты же никуда не уедешь? — спросила она, глядя мне прямо в глаза.

Я замерла. Её слова, такие простые и такие тяжёлые, повисли в воздухе. Я открыла было рот, чтобы ответить, но тут заметила движение у края сада. Василий Степанович шёл к нам, его трость мягко постукивала по тропинке. Лицо, как всегда, было строгим, но в глазах чувствовалось напряжение. Кажется, Василий явился не с пустыми руками.

— Александра Ивановна, — произнёс он, остановившись в нескольких шагах. — Мне нужно с вами поговорить.

Агата всё ещё держала мою руку, её пальчики сжимали мои так крепко, будто боялись, что я исчезну. Груня замолчала, переводя взгляд с меня на Василия. А я... я почувствовала, как моё сердце разрывается между привязанностью к этой девочке, к Груней, и долгом перед собой — перед мечтой, которая вела меня через время и пространство.

— Конечно, Василий Степанович, — ответила я, стараясь, чтобы голос не выдал моего волнения. — Агата, Груня, поиграйте пока без меня.

Я поднялась, отряхивая платье, и пошла навстречу Василию, чувствуя, как каждый шаг приближает меня к развилке судьбы. Что бы он ни сказал, я знала: этот разговор изменит всё.

Солнце лилось через высокие окна, играя на полированном паркете, а я шагала за Василием Степановичем к его кабинету, чувствуя, как каждый шаг отзывается в груди тяжёлым, почти болезненным стуком. Его трость постукивала по полу, задавая ритм, который казался мне слишком медленным, слишком торжественным для того, что я предчувствовала. Он шёл впереди, прямой, как всегда, но в его осанке, в лёгком наклоне плеч, было что-то новое — нерешительность, быть может, или сдерживаемая тяжесть. Я не могла разобрать.

Кабинет Василия Степановича встретил нас запахом старых книг, кожи и слабого аромата табака, который, казалось, пропитал всё вокруг. Тяжёлые шторы были чуть раздвинуты, и тонкий луч света падал на письменный стол, заставленный бумагами, чернильницей и несколькими аккуратно сложенными конвертами.

Василий Степанович остановился у стола, не глядя на меня, и жестом указал на кресло напротив. Я опустилась на сиденье, стараясь держать себя в руках, хотя пальцы мои невольно сжались на подлокотниках. Он молчал, и тишина эта была тяжёлой, как перед грозой. Наконец, он взял один из конвертов с гербовой печатью — крест, окружённый лавровыми ветвями, повертел его в руках, словно взвешивая, и заговорил, не поднимая глаз:

— Александра Ивановна, я получил ответ из Санкт-Петербурга. От Крестовоздвиженской общины.

Я затаила дыхание. Его голос, обычно такой твёрдый, сегодня звучал приглушённо, будто каждое слово давалось ему с трудом.

— Старшая сестра, Надежда Алексеевна Щукина, — продолжал он, — готова принять вас для прохождения испытания. Она считает, что при вашей… настойчивости и знаниях, испытание будет скорее формальностью. Если всё сложится благополучно, вас допустят к миссии на Балканский фронт.