Книга Аптекарский огород попаданки, страница 116 – Ри Даль

Она развернулась и бросилась бежать к дому, её платьице мелькало среди зелени, как белый флаг капитуляции. Я хотела побежать за ней, но Груня схватила меня за руку.

— Сашенька, дайте ей время, — тихо сказала она. — Она маленькая, ей тяжело.

Я кивнула, но сердце моё разрывалось. Груня потянула меня к дому.

— Пойдёмте, Сашенька, — сказала она. — Скоро ужин. Там и поговорите с Агатушкой.

Ужин в доме Булыгина был, как всегда, торжественным. Длинный стол в столовой был накрыт белоснежной скатертью, а серебряные приборы поблёскивали в свете свечей. Василий Степанович сидел во главе, его лицо было непроницаемым, но я замечала, как он избегает моего взгляда. Вениамин Степанович, напротив, был оживлён, то и дело переглядываясь с Груней. Агата сидела рядом со мной, но её глаза были опущены, а руки теребили край скатерти. Изольда Пална заняла место напротив, и я снова заметила её странное состояние: она почти не притрагивалась к еде, лишь изредка подносила ложку ко рту, а её движения были вялыми, почти механическими.

— Что-то вы, Изольда Пална, совсем не в духе, — заметил Вениамин, пытаясь разрядить напряжённую тишину.

— Ничего, — ответила она тихо, снова кашлянув в платок. — Просто… недомогание. Жарко сегодня.

Я посмотрела на неё внимательнее. Её кожа была неестественно бледной, с сероватым оттенком, а под глазами залегли тёмные тени. Она то и дело прикладывала платок ко лбу, словно пытаясь унять жар. Что-то в её виде тревожило меня, но я не могла понять, что именно. Однако мысли мои тут же вернулись к Агате, которая сидела, уткнувшись в тарелку, и не поднимала глаз.

Я хотела заговорить с ней, но вдруг почувствовала на себе взгляд Василия Степановича. Он смотрел на меня — впервые за весь вечер — и в его глазах было что-то, что заставило моё сердце сжаться. Не гнев, не холодность, а… боль? Этот взгляд, такой тяжёлый, такой пронзительный, словно вырвал из меня слова, которые я так долго держала в себе.

— Василий Степанович, — начала я, и мой голос дрогнул, несмотря на все усилия. Все за столом замолчали, даже Вениамин перестал улыбаться. — Я… я должна сказать вам… всем вам…

Я сглотнула, чувствуя, как горло сжимается. Агата подняла глаза, её лицо было всё ещё мокрым от слёз, а Груня смотрела на меня с тревогой. Изольда Пална тихонько кашлянула, а затем беззвучно извинилась.

— Я уезжаю завтра, — сказала я, и слова эти прозвучали громче, чем я ожидала. — В Петербург, в Крестовоздвиженскую общину. А потом, если всё сложится, на Балканы. Это моя мечта, моё призвание. Но… — я замялась, глядя на Василия Степановича, чьё лицо стало ещё мрачнее. — Но я должна признаться… мне тяжело оставлять вас. Всех вас.

Я посмотрела на Агату, чьи глаза снова наполнились слезами, и почувствовала, как моё сердце разрывается.

— Агата, дорогая, — продолжала я, стараясь не сорваться на слёзы. — Ты для меня как… как сестра, как самая дорогая часть моей жизни. Я не хочу тебя оставлять, но я должна. Люди там, на войне, нуждаются во мне. Я должна помогать им.

Агата всхлипнула, но не отвернулась, и я повернулась к Василию Степановичу. Его взгляд был таким тяжёлым, что я едва могла выдержать его.

— И вы, Василий Степанович, — сказала я, и голос мой задрожал. — Вы дали мне больше, чем я могла мечтать. Вашу поддержку, вашу защиту, ваш дом… Я никогда не смогу отблагодарить вас за это. Но я… я чувствую, что должна быть честной. Ваше мнение, ваше присутствие… оно стало для меня важнее, чем я могу выразить. И мне больно думать, что я могу вас разочаровать, уезжая.