Книга Аптекарский огород попаданки, страница 117 – Ри Даль

Тишина за столом стала почти осязаемой. Вениамин кашлянул, Груня опустила глаза, а Агата уткнулась мне в плечо, обхватив мою руку. Но я смотрела только на Василия Степановича, чьё лицо, казалось, окаменело. Его пальцы сжали край стола, и на миг мне показалось, что он сейчас встанет и уйдёт. Но он остался сидеть, и когда он заговорил, его голос был низким, даже надломленным.

— Александра Ивановна, — сказал он, и каждое слово звучало так, будто он вырывал его из себя. — Вы… вы делаете то, что должны. Я не вправе вас судить. Но знайте… — он замолчал, словно борясь с собой, и затем продолжил, тише: — Знайте, что этот дом всегда будет ждать вашего возвращения. И… Агата. И я.

Его слова ударили меня, как молния. Я почувствовала, как слёзы подступают к глазам, но я заставила себя кивнуть.

— Спасибо, — прошептала я, едва слыша собственный голос.

Агата вдруг разрыдалась, уткнувшись в меня ещё сильнее, и я обняла её, стараясь унять её слёзы и свои собственные. Груня, не выдержав, тоже всхлипнула, а Вениамин, пытаясь разрядить обстановку, сказал:

— Александра Ивановна, вы храбрая душа. Мы все будем молиться за вас. Правда, Агриппина Никифоровна?

Груня кивнула, вытирая глаза платком, но я едва слышала их. Мои мысли были с Василием Степановичем, чьи слова всё ещё звучали в моих ушах. Он не сказал многого, но в его голосе, в его взгляде было всё, что я боялась услышать — и всё, что я так отчаянно хотела.

Изольда Пална снова кашлянула, и на этот раз я заметила, как она быстро убрала платок, словно скрывая что-то. Её лицо было ещё бледнее, а дыхание — прерывистым.

— Изольда Пална, вам точно не нужна помощь? — спросила я, не в силах игнорировать её состояние.

— Нет-нет, — ответила она поспешно, и её голос был слабым, почти шёпотом. — Просто… устала. Пройдёт.

Ужин продолжался в тяжёлой тишине, прерываемой лишь редкими попытками Вениамина завести разговор. Но я чувствовала, как взгляды Василия Степановича и Агаты, их молчаливая боль, сжимают моё сердце. Я знала, что завтра уеду. Завтра начнётся новая глава моей жизни. Но почему тогда кажется, что я оставляю за спиной не просто дом, а часть своей души?..

Утро в Воронино наступило с обманчивой тишиной, словно мир не ведал о смятении, что терзало моё сердце. Бледное солнце пробивалось сквозь кружево облаков, бросая мягкий, как будто бы скорбный свет на усадьбу. Воздух был свеж, напоён запахом росистой травы и последними цветами лаванды из сада. Я стояла в своей маленькой комнате. На покрывале лежала горстка вещей, которые предстояло уложить: несколько платьев, бережно сложенных; книги и письма от В.Б., перетянутые алой лентой; серебряный крестик матушки, стёртый по краям от долгих лет прикосновений; и крошечный флакон розовой воды — подарок Груни, пахнущий воспоминаниями об Аптекарском огороде.

Сборы не заняли много времени. Саквояж, выданный мне, потёртый, но крепкий, вместил всё без остатка. Я провела пальцами по кожаной обложке одной из книг В.Б., чувствуя, как сердце сжимается. Его слова, его печать — скрещённые стрела и сабля — были моим маяком в этом мире, где я, чужая и всё же своя, искала путь. Но сегодня этот маяк казался далёким, почти призрачным. Балканы ждали меня, война ждала, и, возможно, где-то там, среди крови и пороха, ждал и он. Или не ждал. Я не знала. Знала только, что не могу остановиться.