Книга Аптекарский огород попаданки, страница 120 – Ри Даль

К вечеру, когда солнце начало клониться к горизонту, я спустилась к воротам, где уже ждал экипаж. Лошади фыркали, кучер, пожилой мужчина с седыми усами, проверял упряжь. Груня и Вениамин вышли проводить меня. Груня, как всегда, суетилась, то поправляя мой платок, то проверяя, не забыла ли я что-то.

— Сашенька, ты береги себя, слышишь? — твердила она, её голос дрожал. — И пиши! Хоть весточку!

— Напишу, Груня, — пообещала я, обнимая её. — И ты пиши. Расскажи, как венчание прошло.

Вениамин шагнул вперёд и поклонился.

— Александра Ивановна, — сказал он, и его голос был тёплым, почти братским. — Вы храбрая душа. Мы будем молиться за вас. И… спасибо вам. За всё.

Я кивнула, не в силах ответить, потому что горло сжалось. Их лица, такие родные, такие дорогие, были как якорь, удерживающий меня здесь. Но я знала, что должна уйти.

И тут я увидела их — Василия Степановича и Агату. Они вышли из дома только сейчас, словно он до последнего не хотел показываться. Лицо старшего Булыгина было непроницаемым, но глаза, тёмные и усталые, выдавали его истинные чувства. Агата держалась за его руку, её маленькое личико было бледным, а кашель, что вырывался из её груди, звучал всё тревожнее.

— Александра Ивановна, — произнёс Булыгин, останавливаясь в нескольких шагах. —Путь до Петербурга недолгий, но… будьте осторожны.

— Спасибо, Василий Степанович, — ответила я, стараясь выдержать его взгляд. — За всё.

Он кивнул, но не сказал больше ни слова. Агата, отпустив его руку, подбежала ко мне и обняла так крепко, что я едва не задохнулась.

— Сашенька, вернись, — прошептала она, и её голос дрожал от слёз. — Пожалуйста.

— Вернусь, — пообещала я, целуя её в макушку. Её лоб был горяч, и я снова почувствовала укол тревоги. — Агатушка, ты отдыхай, хорошо?

Она кивнула, но не отпустила меня, пока Груня мягко не отстранила её. Я повернулась к экипажу, чувствуя, как ноги становятся ватными. Кучер открыл дверцу, и я, бросив последний взгляд на всех, шагнула внутрь. Дверца захлопнулась, лошади тронулись, и карета покатилась по гравию.

Я прижалась к окну, глядя на них — на Груню, машущую платком; на Вениамина, стоящего с серьёзным лицом; на Василия Степановича, чья фигура казалась высеченной из камня; на Агату, маленькую и хрупкую, всё ещё цепляющуюся за его руку.

И вдруг я увидела, как она пошатнулась. Её колени подогнулись, и девочка начала падать, словно марионеточная кукла, у которой оборвали нитки.

— Остановите! Остановите! — закричала я, стуча в стенку экипажа.

Кучер натянул поводья, лошади заржали, и экипаж резко остановился. Не дожидаясь, пока он развернётся, я распахнула дверцу и, спрыгнув на землю, бросилась к Агате. Василий Степанович уже подхватил её, его лицо было белым от ужаса.

— Агата! — я упала на колени рядом, касаясь её лица. Оно было горячим, глаза закрыты, дыхание прерывистое. Кашель, слабый, но отчётливый, вырвался из её груди. — Агатушка, милая, очнись!

Василий Степанович смотрел на меня, и в его глазах был такой страх, какого я никогда не видела.

— Александра Ивановна, — произнёс он хрипло, — что с ней?

Я не ответила. Мои руки дрожали, пока я ощупывала её шею, проверяя пульс. Он был быстрым, слишком быстрым. И тут я заметила на её шее, чуть ниже уха, небольшое уплотнение.

Что это?..

Нет, не может быть. Не может быть… Нет…