Книга История Натаниэля Хаймана, страница 105 – Арм Коста

Огонь трещал в камине. Трещал печалью и дом Натана Хейма.

— Мсье? — обратился ко мне старик Бальтасар.

Сам не зная почему, я вздрогнул от его слов.

— Да, — ответил я, грея внутри приятное чувство удовлетворённого самолюбия.

Бальтасар молчал, но не переставал смотреть на меня, от его взгляда мне становилось холодно.

— Мсье Рууд, он просил меня передать письмо той самой женщине на тот случай, если с ним что-то случится. Но я не знаю, как её отыскать, я даже имени её не знаю — это ещё одна причина, по которой я вас побеспокоил.

— Бросьте, вы вовсе меня не тревожите. Я могу передать это письмо, мне несложно, — заверил я.

— Благодарю вас, мсье, сейчас я его принесу.

Бальтасар тут же исчез, а позже появился передо мной во всём своём привычном спокойствии. Я сосредоточился на белом конверте в его руках и лишь потом заметил голубую бархатную коробочку. Мой тайный интерес рос с неимоверной силой.

— И ещё здесь кольцо, мсье Рууд, тоже для неё, — пояснил старик.

— Скажите на милость, почему он не отдал ей это кольцо раньше?

Бальтасар ответил своим спокойным голосом:

— Я не знаю. Но господин сказал, это на тот случай, если его не станет.

Это был какой-то трагический ребус с ноткой несуразицы. В дремотной задумчивости я спросил:

— Можно взглянуть?

— Да, конечно!

Бальтасар передал мне письмо и футляр с кольцом. Я открыл бархатную коробочку и оцепенел.

— Великолепно, — прошептал я.

Невозможно было спокойно смотреть на это украшение. Кольцо от Tiffany с гравировкой крошечными буквами: «Люблю тебя» — казалось абсолютно простым, но одновременно излучало незримое величие. Вот это работа! По грустному лицу Бальтасара я понял, что сейчас не время выражать восторг.

Крышка бархатного футляра быстро захлопнулась.

— Я надеюсь, что она придёт на похоронную церемонию. Ему бы хотелось этого, я знаю, — с надеждой в голосе сказал Бальтасар.

— Несомненно, — уверил его я.

— Церемония запланирована на завтрашний полдень, — скорбно сообщил Бальтасар, и слёзы вновь покатились по его бледным щекам.

Нет, я не мог спокойно смотреть на старика-дворецкого. Я подозревал, нет, я был убеждён, что он замечательный человек.

На душе у меня была нестерпимая боль. Я пытался перевести наш разговор о похоронах в другое русло, но опоздал — старик вовсе потух, как свеча. Что же он будет делать здесь один со своим страданием?

Все эти драматические откровения поразили меня — не помня как, я покинул дом Хейма, прихватив с собой футляр и конверт.

Растерянный, охваченный тревогой, я вёл машину. Тяжёлый рёв мотора не мог отвлечь меня от мысли о письме, предназначенном жене моего лучшего друга. Злосчастный конверт и футляр неистово мучили меня, подскакивая на соседнем сидении.

«Надеюсь, ты откроешь его?» — шептал кто-то внутри меня.

— Разумеется, нет! Мерзко читать чужие письма! — заорал я вслух так, что водитель из машины в соседнем ряду округлил глаза.

Я просто должен был исполнить последнюю волю умершего — отдать его любимой женщине письмо и кольцо. Что-то вроде курьерской задачи.

«Что чувствуешь, то и делай!» — кричал голос внутри меня.

Подъезжая к дому Сержа, я притормозил и осмелился взять в руки конверт. К счастью, он был не заклеен.

День стоял хмурый, но в тусклом свете солнца, затянутого тучами, я всё же рассмотрел два цветка, нарисованных в левом нижнем углу письма. Это были розы. От письма веяло теплом и робостью.