Книга История Натаниэля Хаймана, страница 89 – Арм Коста

Серж попытался свести дело к слову, уязвляющему самолюбие Натана Хейма, — «жена».

— Я хотел пройтись немного, но на улице по-прежнему льёт как из ведра, поэтому прогуляюсь по твоему дому. Ты не против?

Наступило молчание.

— Пойдёмте, Доминик, — доброжелательно произнесла Авелин. — Надеюсь, наш второй гость не заскучает, верно, Серж?

Серж ласково пообещал, что не даст господину Хейму томиться скукой.

Мы вышли в коридор. Дом Сержа был восхитителен — это невероятное жилище напоминало мне фешенебельный отель из популярного фильма. Совсем иной стиль, чем в особняке Натана Хейма: больше остромодных деталей, вроде плитки из натурального мрамора, латунных светильников и мебели из светлой древесины. Образно говоря, особняк Натана Хейма напоминал безупречно одетого джентльмена средних лет, а дом Сержа — дерзкого подростка в вызывающем наряде.

Я искоса поглядел на Авелин, старательно играющую роль гостеприимной хозяйки. На лице её исподволь проступал страх, искренний и неподдельный, так что я ни капли не верил в разыгранную сценку с интересной экскурсией.

— Кого вы любите? — мой вопрос прозвучал жёстко, как приговор.

— О чём вы? — не глядя на меня, спросила она.

— Натана или Сержа? — невыносимо вкрадчивым голосом продолжал я.

— Не смейте так говорить со мной, — громко произнесла Авелин, — не смейте задавать такие пошлые вопросы!

Я утратил терпение. Пришлось признаться, что я знаю всё о ней и Натане Хейме.

— Отвяжитесь от меня, Доминик!

Голос Авелин звучал отчаянно, как у осуждённой преступницы, которой больше нечего терять. Я растрогался, но сохранил на лице прежнее решительное выражение.

— Авелин, давайте поговорим о серьёзных вещах. Скажите честно, вы любите Натана или Сержа?

Женщина заплакала, вернее, всхлипнула, как испуганный ребёнок. Значит, любовь всё-таки теплилась в её душе!

— Есть ли какая-нибудь таблетка, облегчающая жизнь, Доминик?

По всей видимости, она страшно устала от жизни, в которой чувствовала себя заблудившейся, потерянной. Высокий потолок роскошного дома подавлял её. Она стояла неподвижно, до синевы стискивая свои прекрасные девичьи губы. Цвет её лица стал измученно-бледным, волосы непослушно прилипали к влажным от слёз векам.

После того как я попытался обнажить душу Авелин, молодая женщина показалась мне ещё более хрупкой и ранимой. Я видел, что она охвачена беспокойством. Не было больше элегантной красавицы, счастливой жены и матери. Передо мной стояла растерянная девочка-подросток, глаза которой полны блеска и счастья, а не тоски по утраченной любви.

— Мадам? — окликнул я, решив, наконец, привести в себя женщину, сражённую наповал моим бестактным вопросом: «Кого вы любите?»

— Как это — «кого»? Как это — «кого»? — повторяла она.

Пришлось ей всё объяснить. Тихим, прерывающимся голосом я рассказал ей, что знаю всё о её романе с Хеймом. Пообещал, что не скажу Сержу об их любовных похождениях, не доведу до скандала и распада семьи.

Авелин пришла в себя, а я пустился в расспросы, хотя и понимал, что не принято вот так лезть людям в душу.

— Я любила Натаниэля, — в этих словах женщины ощущалась печальная прелесть, — но замуж за Сержа выходила тоже по любви.

Я слушал, как Авелин постепенно успокаивается, её глубокое раскаяние медленно ускользало, и она, наконец, взяла себя в руки. Тягостное молчание нарастало. Мы оба застыли, как статуи, изображающие скорбь и тоску.