Книга Превращения Арсена Люпена, страница 167 – Морис Леблан

Кроме того, совесть Марескаля была не совсем спокойна. Неизбежное расследование могло коснуться и его, определив его часть вины в случившейся трагедии. А ведь это крах, скандал. Брежак будет безжалостен и доведет свою месть до конца.

Вскоре он уже думал только о том, чтобы как можно незаметнее покинуть эти места. Он застращал своих сообщников. «Нам всем угрожает опасность, – говорил он, – и потому нам следует разойтись в разные стороны, чтобы каждый сам позаботился о своем спасении раньше, чем поднимется тревога и нас обнаружат». Он вручил им сумму, вдвое превышавшую обещанную, обошел стороной Люз и зашагал по дороге в Пьерфит-Несталас, надеясь, что его нагонит какой-нибудь экипаж и доставит на вокзал к вечернему семичасовому поезду. Когда Люз остался позади, а сам он прошел не менее трех километров, его обогнала маленькая двухколесная тележка, накрытая брезентом; правил ею крестьянин в широком плаще из грубой шерсти и баскском берете.

Остановив тележку, Марескаль, не спрашивая согласия, сел в нее и властным тоном произнес:

– Пять франков, если успеем к вечернему поезду.

Крестьянин остался невозмутим и даже не подумал подстегнуть тщедушную клячу, едва ли не качавшуюся от ветра меж оглоблей.

Дорога оказалась долгой. Они еле двигались. Можно было подумать, что крестьянин, наоборот, сдерживает свою конягу.

Марескаль злился. Выведенный из себя, он наконец заголосил:

– Мы не успеем! Что за дохлятина эта ваша лошадь! Десять франков вас, надеюсь, устроят?

Окрестности, ставшие ему ненавистными, казались полицейскому Марескалю населенными призраками; вдобавок он испытывал неприятное ощущение, что по его следам мчится целая свора местных сыщиков. Мысль провести ночь где-нибудь здесь, в краю, где покоится тело той, кого он отправил на смерть, лишала его сил.

– Двадцать франков, – произнес он.

И неожиданно, совершенно потеряв голову, закричал:

– Пятьдесят франков!.. Да, пятьдесят! Осталась всего жалкая пара километров… два километра за семь минут… дьявольщина, это же возможно!.. Вперед, черт возьми, да подхлестните вы вашу кобылу!.. Пятьдесят франков!..

Крестьянина охватил приступ бешеной энергии, словно он только и ждал столь заманчивого посула; он принялся так энергично нахлестывать свою клячу, что та пустилась галопом.

– Эй, осторожно, не вывалите нас в канаву!

Но крестьянина такая возможность явно не пугала. Пятьдесят франков!..

Он изо всех сил лупил лошадь длинным кнутом с медной бляшкой на конце. Одурев от боли, кобыла удвоила скорость. Тележку мотало из стороны в сторону. Марескаль вконец разволновался:

– Но это же безрассудство!.. Мы сейчас опрокинемся… Стой, черт побери!.. Нет, вы только гляньте, да он обезумел!.. Стой, тебе говорят!.. Мы же разобьемся!..

И они действительно упали. Неловкий рывок вожжами, скачок в сторону – и разболтанная тележка угодила в канаву, причем свалилась она туда столь неудачно, что перевернулась и накрыла собой рухнувших плашмя обоих мужчин; кобыла же, грохнувшаяся копытами вверх, запуталась в упряжи и теперь брыкалась, изо всех сил пытаясь выбраться из-под доски сиденья.

Марескаль быстро понял, что падение не причинило ему вреда. Однако крестьянин навалился на него всей своей тяжестью. Он попробовал высвободиться, но не смог. И тут вдруг чей-то голос учтиво прошептал ему на ухо: