Книга Сон на яву, страница 81 – Рада Теплинская

- Эй, подожди! - Внезапно, словно гром среди ясного неба, её прервал глубокий, но на удивление мягкий голос Антонио Брауна, полного и добродушного на вид мужчины, излучающего спокойствие и радость, словно воплощение ясного солнечного дня в самые мрачные времена. Его протест был скорее шутливым, чем строгим, но в нём явно слышались нотки лёгкого, искреннего разочарования. Он был искренне заинтересован в продолжении разговора. - Не уходи, дитя моё, — добавил он с теплотой, почти по-отечески, улыбаясь глазами, в уголках которых собрались морщинки от смеха, свидетельствующие о том, что он часто и искренне смеялся, а его взгляд был абсолютно искренним и излучал редкую для этого дома доброту. - Ещё слишком рано! Наш дом находится за углом, всего в нескольких милях от этих чудесных «Кипарисовых вод», но, к сожалению, мы редко сюда приезжаем. Пожалуйста, останьтесь, не уходите так скоро! Мы очень хотим познакомиться с вами поближе, юная леди, — его взгляд был полон искреннего интереса и дружелюбия, редкого и такого долгожданного тепла, которого Эмили не испытывала уже очень давно.

- Если она устала и хочет отдохнуть, мы точно не должны её задерживать, — быстро и решительно вмешалась Антония Агилар. Её голос звучал властно, не терпя возражений, но при этом она явно сочувствовала Эмили и, казалось, защищала её. В то же время она бросила на Антонио быстрый, почти неуловимый озорной взгляд, в котором, казалось, была заключена целая история невысказанных намёков, давних привычек и их общего, не всегда понятного окружающим юмора, сложного переплетения взаимоотношений. - И кроме того, нет смысла это скрывать, ей, наверное, скучно с нами, она же совсем ещё девочка! — добавила она с лёгкой, почти незаметной улыбкой, которая могла быть как сочувственной, что казалось невозможным, так и слегка снисходительной, с едва уловимым оттенком высокомерия, скрытым под маской заботы. Многозначительно взглянув на Эмили, словно изучая каждую черточку её лица, каждую мельчайшую деталь её поведения, Антония продолжила, и её тон стал более официальным, без прежней фальшивой мягкости: - Насколько я знаю, этот глупец Хорхе случайно поселил тебя в Розовой комнате. Конечно, она красивая, не спорю, но не совсем подходящая... Ты можешь переночевать там сегодня, но завтра, к сожалению, нам придётся найти что-то другое... подходящее жильё на третьем этаже, подальше от главного крыла. - И, словно ставя жирную, неоспоримую точку в этом разговоре, не допускающем возражений, она добавила: - А теперь иди, дорогой, и найди себе развлечение по душе. Мы ведь не хотим, чтобы ты тут скучала.

Едва заметная усмешка скользнула по её губам, и Эмили почувствовала себя так, словно её только что ловко поставили на место.

Слова Антониеты, холодные и отточенные, как лезвие хирургического скальпеля, пронзили Эмили с такой безжалостной точностью, что у неё на мгновение перехватило дыхание, словно невидимый кулак ударил её прямо в грудь. От внезапно нахлынувшей волны обжигающего стыда и унижения в животе всё сжалось в тугой, болезненный, пульсирующий узел, отдающий немой судорогой по всему телу. Она прекрасно, до мельчайших мучительных подробностей, понимала, что имела в виду эта женщина, произнося льстиво-презрительные слова о «более подходящем жилье». Каждое слово было пропитано ядом, сочащимся с кончика её языка, едким и разъедающим, а тон не оставлял ни малейших сомнений в том, что под «более подходящим жильём» подразумевалась отнюдь не лучшая, не самая уютная комната во всём доме, а скорее дальний пыльный чулан, забитый старыми, ненужными вещами, или жалкая, сырая пристройка для прислуги — место, куда ссылали нежеланных гостей, тех, кто не заслуживал даже уважения, или тех, кто, по мнению госпожи, не обладал никакими правами, включая право на крошечный уголок для достойного существования. К горлу подступил жгучий ком горьких, невыплаканных слёз, давящий и удушающий, смешанный с клокочущим, рвущимся наружу, но так и не высказанным протестом. Казалось, её измученная душа вот-вот разорвётся от такого вопиющего, публичного унижения, словно её внутренности вывернули наизнанку.