Книга Сердце вне игры, страница 166 – Нира Страусс

Смотрю на нее во все глаза, пользуясь тем, что взгляд у нее затуманился, а мысли ушли далеко-далеко… за несколько штатов и десятилетий отсюда. Никогда раньше не рассказывала она мне столько о дедушке. Да, я знала, что он был офицером военно-морского флота. Его знаки отличия выставлены у нас в гостиной в специальной витрине, возле телевизора. Однако его медаль героя не лежит на виду, а хранится где-то в бабушкиной комнате. Знаю, что медалью его наградили посмертно, но подробности мне неизвестны.

Когда растешь в семье с проблемами, есть темы и вопросы, которые, как ты прекрасно знаешь, лучше не затрагивать. Каждый год в середине апреля бабушка садится с Атлантой за стол, они поднимают бокалы, и я знаю: это – в честь дедушки. Так они отмечают годовщину его гибели. Только раз я видела, как она в этот день плачет, тогда я была совсем еще маленькой. Это случилось как раз после неожиданного экспресс-визита моей матери, и я поняла, что именно он и стал спусковым крючком. В те далекие времена я еще слишком плохо соображала, чтобы уловить нюансы. Теперь-то я знаю, что бабушка очень переживала из-за своих прохладных отношений с моей матерью. То есть ее дочкой.

Дочкой Мэтью Дженкинса, для меня – великого незнакомца.

– Те недели в Саванне с твоим дедушкой были чистым безумием. Настоящий калейдоскоп эмоций, цветов, ощущений… Ох, я-то думала, что влюблялась и до него, и не раз, но как же я ошибалась… Все общие знакомые никак не могли поверить, что мы друг другу понравились, что мы вместе. Мы были полными противоположностями, – говорит она, адресуя мне улыбку типа «А тебе это ничего не напоминает?».

– Дедушка был забавным?

– Не специально, но так выходило даже лучше. Он вообще-то был парнем строгим, очень ответственным. И свое звание, и свою форму носил с превеликой гордостью. Но вместе с тем – таким неловким… – Она снова смеется, на этот раз веселее. – Представь себе: с ног до головы одет в синее, красивая белая фуражка, этот военный ремень, от которого все они кажутся такими серьезными… и километровая лента туалетной бумаги, прилипшая к его до блеска начищенным ботинкам. И идет – серьезный такой, смотрит по сторонам, а я бегу позади него, пытаюсь отцепить эту ленту и хохочу в голос. Он любил поворчать, но так меня обнимал… Не знаю. Как-то удалось ему устроить, что такая перелетная пташка, как я, внезапно захотела принадлежать только ему.

– Кажется, я так и вижу кадры из «Офицера и джентльмена»^[36]. Он когда-нибудь носил тебя на руках, в форме, при полном параде?

С таинственной улыбкой она мне подмигивает.

– С его формой чего мы только не делали, не только это, моя дорогая.

– Какая шалунья! – После короткой паузы легонько толкаю ее плечом. – Итак, он довольно скоро попросил твоей руки. Тебя сыпью при виде кольца не обкидало?

– Как только я увидела, какой огромный булыжник в этом колечке, – да. – То, что бабушка с порога отвергла бы торжественное предложение руки и сердца в сопровождении классического кольца с бриллиантом, было вполне предсказуемо. В противном случае я бы в ней разочаровалась. – После того, как мы провели несколько недель вместе, о чем я уже упоминала, ему пришлось вернуться в Пенсаколу. А о своей беременности я узнала, когда шлепнулась в обморок посреди леденящей кровь экскурсии по Эндрю-Лау-Хаусу. Все решили, что я очень испугалась появления призрака генерала армии конфедератов Роберта Эдварда Ли на верхней площадке лестницы. Бог ты мой! Да кто угодно с тремя извилинами в мозгу догадался бы, что это был не кто иной, как мажордом Том, который вышел нас поприветствовать!