Книга Сердце вне игры, страница 80 – Нира Страусс

Потому что, если бы я не участвовала во всех этих танцах с бубнами, бабушка не лежала бы здесь.

Она лежала бы сейчас в больнице или дома с надлежащим уходом и лекарствами. А не посреди штата Айдахо, получая вместо этого неловкие движения дрожащих ручонок такой эгоистки, как я.

Мне кажется, что время течет по-другому. Знаю, что не прошло и двух минут, а Эшер уже вернулся со всем, что я просила, и даже с влажным полотенцем, смоченным теплой водой. Для меня же прошла целая безумная вечность, в течение которой я не могла оторвать взгляда от пульсирующей жилки на шее бабушки, одновременно пытаясь это скрывать. Быстро прокалываю ей палец и жду, когда глюкометр выдаст результат.

Пятьдесят четыре.

Сердце летит вниз. Бог ты мой, уровень такой низкий, что она вот-вот потеряет сознание.

– Уровень очень низкий, – объявляю через несколько секунд, вспомнив, что я здесь не одна. – Нужно ее приподнять и дать ей сока.

Эшер мгновенно встает позади бабушки. Вдвоем мы постепенно ее поднимаем. Веки под лиловыми тенями слегка трепещут, словно бабушка пытается открыть глаза. Я шепчу ей, что этого делать не нужно, что мы все такие же уроды, как и всегда. Моя рука и рука Эшера встречаются на спине бабушки, но никто из нас не отдергивает пальцы.

По глоточку заставляю ее выпить целый стакан. Атланта пытается протестовать, считая, что не стоит ее заставлять и что капелька сока – это уже более чем достаточно.

– Она должна получить эквивалент пятнадцати граммов глюкозы, – поясняю я. Наверное, мои слова звучат слишком резко, безапелляционно. – Ни грамма меньше, ни грамма больше. Если через пятнадцать минут ее показатель не поднимется хотя бы до семидесяти, придется выпить еще один.

Атланта хмурится.

– Но…

– Бабуль, – прерывает ее Эшер с необычной суровостью в голосе: так он с бабушкой обычно не разговаривает, – Лювия знает, что делает. Я понимаю, ты беспокоишься, но так ты ей вряд ли поможешь.

Наши взгляды на мгновение встречаются, затем он прочищает горло и вновь опускает глаза на мою бабушку. Я не решаюсь хоть что-то ему сказать, да и в голову мне ничего не приходит, но чувствую, как узелки, завязавшиеся в моем животе во время нашей поездки в «Сильвервуд», вздрагивают и затягиваются чуть крепче.

Пара новых нитей присоединяется и переплетается с остальными.

Второй стакан сока бабушке не понадобился. Двадцать минут спустя она уже с комфортом расположилась в кресле «Литтл-Хазард» и теперь без конца причитает. Что она просто плохо позавтракала. Что забыла взять с собой шляпу и ей напекло голову. И что незачем беспокоиться и совершенно недопустимо, чтобы такая чепуха испортила нам весь день.

Я слушаю ее с широченной улыбкой, шучу о том, как бы здорово она шлепнулась в воду, не поймай я ее вовремя. Атланта уверяет подругу, что я была готова ввести ей апельсиновый сок в вену, если бы возникла такая необходимость. И мы все втроем смеемся. А в это время внутри меня растет глубокий колодец: заглянешь в него – и закружится голова. И холодный, такой холодный, что тепла этого августовского дня мне вдруг не хватает и по телу, от макушки до пяток, пробегает дрожь.

– На минуточку выйду, – бормочу я, стараясь произнести фразу как можно мягче, чтобы на меня не обратили особого внимания.

Срабатывает. Бросаю взгляд на бабушку, на ее натянутую улыбку: я знаю, о чем она думает. В первый раз симптом ее болезни проявляется на глазах подруги – вечно все контролирующей невротички, и теперь ей во что бы то ни стало нужно разрядить обстановку. А мне, как теневой приспешнице, приходится ей подражать.