Книга Сердцеед в Венецианской паутине, страница 32 – Натали Карамель

И тут Луи снова выручил. Неожиданно появившись из толпы, он схватил меня за локоть с театральным восторгом.

«Лео! Старина! Иди сюда! Я нашел просто очаровательных спутниц для этого вечера! Не смей отказываться!» Он почти втащил меня в группу из трех дам. Их глаза — любопытные, оценивающие — мгновенно устремились на меня. Луи представил с размахом:

«Маркиза Изабелла Фоскарини — ее остроумие способно затмить само солнце!» Дама в лиловом, с умными, чуть насмешливыми глазами, грациозно склонила голову. «Синьорина Кларисса Манфреди — ее голос, говорят, заставлял плакать ангелов!» Юная блондинка с невинным взглядом (слишком невинным для этого общества) застенчиво улыбнулась. «И графиня Виоланта Орсини — ее знания поэзии могут поставить в тупик любого академика!» Зрелая, величественная дама в черном с серебром кивнула с достоинством.

Изабелла Фоскарини… Фоскарини… Связана с Кверини через брак покойного мужа! Кларисса Манфреди… Любовница Пьетро Дзено, о которой докладывал Марко! Виоланта Орсини… Ее покойный муж был компаньоном Барбаро! Луи, чертов бабник, попал в яблочко! Я почувствовал прилив энергии.

«Огромная честь, синьоры, — поклонился я с безупречной галантностью, целуя протянутые руки. — Леонард, граф де Виллар. Ваша красота и изящество делают этот вечер поистине незабываемым еще до его начала.»

Легкая беседа завязалась сама собой. Я ловил каждое слово, вставляя осторожные вопросы, комплименты, демонстрируя начитанность (благо, знания настоящего графа и мои собственные слились воедино). Дамы, казалось, были благосклонны. Маркиза Фоскарини ловила мои намеки о торговле с тонкой улыбкой. Синьорина Манфреди бросала на меня заинтересованные взгляды. Графиня Орсини оживилась, когда речь зашла о сонетах Петрарки. Луи парировал шутками, создавая идеальный фон. Я чувствовал — контакт налажен. Эти женщины могли стать ключиками к нужным дверям позже.

Гонг возвестил о начале поэзии. Мы переместились в огромный зал с рядами стульев и диванов. К моему удивлению (и тайному ужасу Луи), дамы устроились так, что я оказался в центре — между графиней Орсини и синьориной Манфреди. Маркиза Фоскарини села чуть поодаль, но ее внимательный взгляд был на мне. Луи, оттесненный на периферию, строил мне комично-обиженные гримасы.

Вечер начался. И… о чудо! Это не было пыткой. Чтецы — среди них сам хозяин, Джованни Контарини, с лицом, не предвещавшим поэтических глубин, — декламировали сонеты и мадригалы незнакомых мне авторов. Язык был изыскан, образы — поразительно свежи, эмоции — подлинны. Я слушал, завороженный. «Эти стихи не дошли до моего времени. Сгорели в библиотеках, утонули в каналах, забыты… Какая потеря!» Я ловил каждое слово, восхищался вслух наравне с другими, чувствуя, как напряжение последних дней понемногу тает под волнами прекрасного. Даже суровый Мочениго кивал в такт, а Кверини позволяла себе легкие улыбки.

После особенно страстного сонета о неразделенной любви, который вызвал вздохи у дам и одобрительный гул у мужчин, графиня Орсини обернулась ко мне. Ее глаза горели.

«Граф де Виллар, вы, кажется, истинный ценитель, — сказала она тихо, но так, что слышали соседи. — Ваши французские поэты, несомненно, велики… но не рискнете ли вы поделиться чем-то… необычным? Из сокровищницы вашей родины? Что-то о… любви?» Ее взгляд был вызовом.