Книга Сердцеед в Венецианской паутине, страница 74 – Натали Карамель

— Книгу надо спрятать. Не здесь. Брагадин обыщет все, вплоть до крысиных нор. — Его голос был безжизненным и непререкаемым. — Я знаю место. На время. Но сначала я отправлю донесение. Надо дать знать в Париж, что доказательства у нас. Пусть ваша тетушка, маркиза, немедленно начинает действовать. Ей нужно убедить короля, что ваше возвращение жизненно необходимо для вскрытия этого заговора. Нам нужен официальный вызов, и он нужен еще вчера.

Мы с Луи молча переглянулись и кивнули. Оспаривать лучшего шпиона Венеции в вопросах конспирации было безумием.

— Ваша задача сейчас — стать тенью, — приказал Марко, вставая и забирая книгу. — Никаких лишних движений. Никаких скандалов, визитов, пьяных выходок. Вы — примерные, скучные иностранные аристократы, которые ждут указаний своего короля. Сидите тише воды, ниже травы. Пока я не отведу от вас след, пока для вас не придет вызов из Франции.

В ту же ночь книга исчезла вместе с Марко. А мы остались в палаццо, в котором вдруг стало очень просторно и очень тихо. Это было затишье, но не перед бурей, а внутри ее глаза. Мы ждали.

Неделя прошла в мучительном напряжении. Марко вернулся на третий день, бледный, но довольный.

— Обнаружил. Рвет и мечет. Под подозрением все: слуги, гости, даже его любовница. Но след я кинул. В сторону одного из его кредиторов-генуэзцев. У них свои счеты, они будут грызться друг с другом. У нас есть немного времени. И я сделал, как договорились: письмо ушло с курьером к маркизе де Эгринье. Теперь все зависит от скорости и влияния вашей тетушки.

Этой неделей воспользовалась Катарина. Она, вернувшаяся от синьоры Манферди посвежевшей и немного более уверенной в себе, словно оттаяла по отношению к Оттавио. Возможно, сработала жалость к загнанному зверю, каким он все еще был. Они много времени проводили вместе, главным образом за шахматной доской. И здесь Катарина, к изумлению и ярости Оттавио, была непобедима.

— Шах и мат, — ее тихий голос звучал как приговор.

— Это невозможно! Ты жульничала! — его крик сотрясал люстры.

— Я просто думаю на два хода вперед, синьор Оттавио. Вам стоит попробовать.

Он вскакивал, смахивал фигуры на пол и, багровый от бессильной злости, вылетал из гостиной. Мы уже знали, что будет: в его комнате раздавался грохот падающей мебели, скрежет разбиваемой посуды и приглушенные ругательства. Через полчаса он возвращался, бледный, с идеально уложенными волосами и холодной маской презрения на лице, и требовал реванша.

Впервые застав последствия такого погрома — перевернутый стул, осколки вазы, изодранные в клочья письма — я не сдержался и врезал ему подзатыльник, от которого он едва не приземлился в камин.

— Прибери. Сейчас же. И если я еще раз увижу хоть пылинку не на месте, ты будешь мыть полы во всем палаццо.

С тех пор его ярость находила выход лишь в том, что его губы складывались в тонкую, нитевидную полоску немого презрения ко всему миру. Но он упрямо продолжал играть. Его единственной целью стало победить Катарину. А ее звонкий, чистый смех, раздававшийся после каждой её сокрушительной победы, странным образом наполнял дом чем-то похожим на жизнь и даже радость, отчего Луи язвительно хмыкал: «Смотри-ка, а ведь щенок преображается», — а я лишь отмахивался. Глядя на них, я ловил себя на мысли, что в этой безумной игре появился неожиданный, хрупкий смысл — спасти этих двоих от хаоса, что мы сами и принесли в их жизни.