Книга Битва за сердцееда: Версальский фронт, страница 2 – Натали Карамель

Он не выдержал. Бросился ко мне, как в последнее убежище. Его сильные руки, всегда такие уверенные, теперь дрожали, когда он обхватил меня, прижал к груди с такой силой, будто хотел вобрать в себя, спрятать, чтобы никакая беда не могла до меня добраться. Я приникла к нему, вжалась всем телом, чувствуя, как судорожные рыдания сотрясают меня изнутри. Слезы текли ручьями, пропитывая его камзол. Каждая слеза была каплей расплавленного страха и боли. «Не отпущу. Никогда не отпущу».

«Прости…» — его шепот обжигал кожу на виске, где губы оставляли горячие, отчаянные поцелуи. Он целовал мокрые веки, лоб, как будто пытаясь запечатать слезы. — «Прости, любовь моя… жизнь моя… Я только… только обрел тебя… Только одну ночь!.. И должен…»

Голос его снова прервался. Горечь подкатила и к моему горлу. Одна ночь. Жестокий дар и еще более жестокое отнятие. Я прижалась к нему еще сильнее, всем существом ища защиты, тепла, его — того, что вот-вот должно было быть отнято. «Не проси прощения,» — выдохнула я, мое дыхание было горячим сквозь ткань его одежды. Голос дрожал, но я заставила себя говорить. — «Ты не виноват. Помнишь? Это… игра. Мы играем в нее вместе.»

Я запрокинула голову, заставила наши взгляды встретиться. Сквозь пелену слез, сквозь зеркальный страх в его глазах, я вдохнула в себя всю свою решимость, всю ту безумную силу, что помогала в Версале. «Ты вернешься. Должен вернуться. Я буду ждать. Здесь. В нашем доме.» «Наш дом». Произнести это было и сладко, и горько до слез. Это был мой щит, мой обет.

«Он вернется. Должен». Клятва, прочитанная в его взгляде, стала моей опорой. Наш поцелуй… Не пламя страсти, а прощальная нежность, пропитанная горечью до самого нутра. Соль моих слез на его губах. Отчаяние. Обещание, высеченное в этом прикосновении. Мольба: «Останься живым». Я впитывала каждую долю секунды: твердость его губ под моими, трепет его пальцев на моей щеке, родной, неповторимый запах его кожи — дубление, лошадь, он. Это был мой талисман. Заклинание, которое должно было защитить его вдали и вернуть обратно. Ко мне.

Но слова и слезы… они были лишь каплей в море ледяного ужаса, затопившего душу. Горечь разлуки, страх перед бездной, куда его увозили, ужас, что его отнимут навсегда… все это клокотало внутри, требуя выхода. Любовь, только что расцветшая пышным цветом и уже обреченная на ледяную зиму, кричала. Мы заперлись в наших покоях. Отгородились от мира, ставшего вдруг жестоким и чужим. Но тишина была невыносима. Нам нужно было пламя, чтобы сжечь эту боль, хотя бы на время.

Тот вечер, та глубокая ночь… Стены шато растворились. Не было Версаля с его интригами, не было Венеции с ее угрозами, не было завтра — этого чудовища, поджидавшего за порогом. Был только он. Только я. И неутолимая, яростная потребность чувствовать, принадлежать, слиться воедино здесь и сейчас, пока время-палач не вырвало нас из объятий друг друга. Это не было продолжением первой нежной ночи. Это был шторм. Пожар, охвативший душу. Вихрь отчаяния и страсти, сметающий все на пути. Каждое прикосновение его рук — крик против несправедливости судьбы. Каждый поцелуй — отчаянная попытка остановить бег времени. Каждое сближение — мольба сплавиться так прочно, чтобы никакая королевская воля не смогла нас разорвать. Мы говорили телами на языке, понятном только нам двоим: язык обжигающей тоски, безумной нежности и хрупкой, как паутина, надежды, что эта связь, эта близость переживет разлуку. Будущее было запретной темой. Только наваждение настоящего. Только этот огненный круг, где мы теряли счет времени, не чувствовали усталости, отдаваясь друг другу без остатка. Каждое мгновение я ловила, как утопающий соломинку, боясь, что это — последнее. Последний взгляд. Последний вздох. Последнее ощущение его.