Книга Битва за сердцееда: Версальский фронт, страница 3 – Натали Карамель

Утро. Рассвет застал нас в молчаливых объятиях, измученных, опустошенных до самого дна, но… странно спокойных в самой сердцевине. Казалось, мы выжгли всю боль пламенем ночи, оставив только эту тихую, жгучую уверенность: «Мы — одно целое. Навеки. Никакая разлука не изменит этого».

Потом — порог. Последний поцелуй. Горький, как полынь, пропитанный солью моих слез. Он держал мое лицо в ладонях, его взгляд впивался в меня, словно пытаясь запечатлеть каждую черточку, каждый блик света в моих глазах, вдохнуть запах моей кожи, смешанный с его собственным. Чтобы пронести это с собой. Через все преграды. Через всю боль.

«Елена…» — его голос снова дрогнул. Он собрался с силами. «Не выходи. Не смотри. Пожалуйста.» Его глаза умоляли. Я понимала. Ему было невыносимо думать, что я увижу его удаляющуюся фигуру, что этот образ будет терзать меня дни и ночи напролет. Его страх за меня. «Обещай. Останься здесь. В нашем доме.»

Я кивнула. Губы предательски дрожали, но я сжала их до боли. Взглядом я сказала ему все, что не могла выговорить: «Иди. Я буду ждать. Всегда».

Только тогда его руки разжались. Только тогда он повернулся и пошел вниз. Каждый его шаг по лестнице отдавался во мне глухим ударом, как будто он наступал мне прямо на сердце. Я знала — в кармане его камзола лежал мой платок. Пропитанный слезами и духами. Мой след. Я представляла, как он сжимает его так, что ногти впиваются в ладонь. Пусть боль напоминает. Пусть запах жасмина ведет его обратно.

Я не вышла. Не подошла к окну. Сдержала слово. Стояла посреди комнаты, слушая, как внизу цокают копыта, как скрипят колеса кареты. Звуки удалялись. С каждым мгновением тишина в шато становилась громче, тяжелее, невыносимее. Мир за окном померк, стал плоским и бесконечно пустым. Без него.

Когда последний звук затих вдали, я подошла к балкону. Там никого не было. Он уехал. Я была одна. И только тогда, когда его уже не было видно, когда не было нужды быть сильной для него, я позволила волне нахлынуть. Руки снова вцепились в перила, уже теплые от утреннего солнца. Тело сковала новая, сокрушительная дрожь. Горькие, соленые слезы хлынули потоками, беззвучными рыданиями сотрясая все существо. Боль была огненной, рвущей изнутри. Страх за него — холодной змеей, обвившейся вокруг сердца.

«Я буду ждать, любовь моя», — шептало сердце сквозь боль и страх, впитывая его последнюю клятву из утреннего поцелуя. — «Я буду ждать. Здесь. В нашем доме. Вернись. Только вернись ко мне!».

Я сжала кулаки, чувствуя, как под слезами, под страхом, под невыносимой болью разлуки, медленно, неумолимо разгорается та самая искра. Искра выживания. Искра бесконечного ожидания. Я буду ждать. Пока бьется сердце. Пока дышу. Пока есть хоть капля надежды в этом безумном мире. Мой любимый. Вернись ко мне.

Тишина.

Она обрушилась на шато после цокота копыт, уносящих самое дорогое. Не просто отсутствие звука — это была плотная, удушающая материя, заполнившая каждый уголок, каждый камень нашего дома. «Нашего». Слово теперь резало, как нож. Дом без него — просто красивая тюрьма.

Я стояла посреди опочивальни, опустошенная, как выпотрошенная рыба. Слезы, казалось, высохли до дна за эту бесконечную ночь и утро. Осталась только глухая, гулкая боль в груди и ледяная дрожь внутри, которую не могли согреть даже лучи солнца, нагло льющиеся с балкона. Солнца, которое вчера было свидетелем нашего счастья.