Книга Летний сад, страница 401 – Полина Саймонс

Она старалась думать о стихах, чтобы успокоиться. Но не могла ничего вспомнить. Она пыталась думать о прочитанных книгах, тех, герои которых терялись где-то. Но герой или героиня никогда не терялись в одиночку. Героиня всегда терялась с кем-то, с другом, или с врагом, который поневоле становился другом, или с кем-то из родных, трусливым или слишком храбрым… Вместе люди брели по южноамериканским джунглям лишь для того, чтобы очутиться в деревеньке рабов-африканцев. Дороти вместе со своим другом храбро лезла в темный сырой туннель, чтобы оказаться вовсе не в Канзасе, а под страной Оз. Может, Татьяна сумеет храбро одолеть джунгли озера Ильмень, чтобы оказаться… оказаться где? Где была Татьяна Метанова, затерявшаяся в лесу, желавшая выйти в итоге на другой стороне озера?

Татьяна замедлила шаг, остановилась, не в силах идти дальше, боясь, что выбрала неверное направление. Чему учила ее Бланка Давидовна? Она говорила: не важно, как далеко ты зашла, но, если ты шла в неверном направлении, всегда лучше развернуться в обратную сторону, начать все сначала, но на этот раз по правильному пути.

Но что толку ей от этих слов здесь? Любое направление выглядело неправильным. Любое направление словно уводило ее все дальше от озера. Татьяна съела еще немного черники, чертовой черники! Она хрипло позвала Марину и попыталась вспомнить, как далеко тянутся леса у озера Ильмень. Она не знала. Она никогда не видела карты этой местности. И понятия не имела, что находится по другую сторону леса на юге, на востоке, на севере. Может, Белоруссия? Без солнца как понять, где она сейчас?

Когда-то она читала о тайге, субарктических хвойных лесах к востоку от Уральских гор – они тянулись на сотни километров, а когда заканчивались, начиналась тундра Среднесибирского плоскогорья. Может, и тайга озера Ильмень тоже кончается где-то там, в сибирской тундре?

Но кто сказал, что она идет на восток? Она могла двигаться на юг к Москве или на север к Балтийскому морю. Кто знает? Она шла в никуда и потому остановилась. Посидев на упавшем дереве, она замерзла и потому встала и со вздохом зашагала снова. Движение через лес было болезненно медленным.

Снова забыв о необходимости укрытия, она пробивалась сквозь подлесок, пока не настала ночь, и стало уже слишком поздно его искать.

«Кто рядом со мной в ночи?» – думала Татьяна, улегшись на землю и закопавшись в ветки и листья. Я кого-то чувствую? Одна ли я? И где звезды? Луна? Где небо, пусть даже отраженное в озере, где это зеркало с растениями, водорослями, жизнью? Где жизнь, кроме меня? Мои родные? Марина? Она, пожалуй, уже дома, лежит в постели, смотрит в потолок, хихикает, думая обо мне. Что она думает, что могло со мной случиться на вторую ночь в лесу, в одиночестве? Как далеко я смогу зайти завтра, под покровом облаков? Если забреду достаточно далеко, не окажусь ли в Эстонии? Или это будет Польша, или Пруссия? Может, дойду до Ленинграда? До озера Оз? Может ли этот лес быть пустым до самого Финского залива, и, если я еще сколько-то пройду, не выйду ли я к Финскому заливу?

Как далеко может завести меня этот лес?

Как может этот лес быть таким пустым весь день, но таким не пустым ночью? Он просто ощущался насыщенным живыми существами; все они ждут темноты, чтобы пробудиться и ожить, а Татьяна тщетно пыталась заснуть, чтобы не слышать их. Уханье, завывания, жалобные поскуливания… шорохи. Татьяна слушала летучих мышей, она была в этом уверена. Время, расстояние – все, казалось, потеряло здесь свой смысл. Она могла пройти двадцать километров, но что это значило, если она просто кружила на одном месте?