Книга Летний сад, страница 491 – Полина Саймонс

– Мы не стоим без дела, – заявляет Гарри. – Мы обсуждаем судьбу свободного мира.

Он сгибается чуть ли не пополам, чтобы поцеловать матушку в щеку.

– Мам, как твой ожог? – спрашивает Паша, беря мать за руку. – Вижу, бинт ты сняла. – Он касается ранки.

Мгновение-другое все молчат. Татьяна похлопывает Пашу по руке и говорит:

– С моим ожогом все в порядке. И со свободным миром все в порядке. А вы слишком много смотрите футбол, хватит меня блокировать!

Она поворачивается и поднимает взгляд на своего первенца – его она не касается, и он не касается ее, но молча наблюдает за ней. Его глаза совсем не спокойны. Но он ничего не говорит.

Из кладовки дворецкого появляется Джейни, на одной руке она держит малыша, в другой у нее банка с клюквенным желе, и она сердито говорит:

– Не отстать ли вам от нее, не видите разве, что она занята? – Она нетерпеливо вскрикивает, когда ее никто не слушает. – Энтони, прошу… хотя бы ты, можешь пойти открыть дверь? Звонок уже час звонит!

– Так если ты его слышала, почему не идешь открыть? – спрашивает сестру Энтони.

– Не знаю, заметил ли ты, но я готовлю вместе с другими. А еще кормлю. А что делаешь ты? Вот-вот. Пойди открой дверь, говорят тебе. В этом доме ты не генерал. Я не обязана отдавать тебе честь по двадцать раз, как делают мои братья. Иди!

Когда Энтони послушно направляется ко входной двери, Александр на мгновение увлекает Татьяну в пустую галерею, прижимает ее к стене и быстро целует несколько раз, прежде чем из-под пальмы не высовывается Вашингтон и не фотографирует их.

За дверью стоит хорошенькая, очень маленькая блондинка слегка за тридцать, держащая в руках черничный пирог и букет синих ирисов. Она представляется как Керри и говорит, что знакома с Викки и дружит с Джейни, которая и пригласила ее на ужин, потому что родные Керри далеко на востоке.

– А вы, должно быть, Энтони, – говорит она со слегка смущенным и испуганным видом.

Энтони гадает, что могли наговорить о нем Джейни и Викки. Он впускает Керри в дом, берет у нее цветы.

– Черничный пирог, – замечает он. – Мой любимый.

– Правда? – Она явно довольна и слегка расслабляется.

В кухне Энтони-младшего прижимает к стене его сестра Ребекка:

– Тони-и, ты просто поганец, говори немедленно, что ты сделал с Вашингтоном, или я пожалуюсь на тебя папе.

Энтони ворвался в кухню, которую, по его словам, ненавидел («слишком много болтающих женщин»), чтобы схватить теплую булочку, но не успел сбежать.

Отталкивая Ребекку, он заявляет:

– Ничего я не делал! Отстань… и не называй меня Тони!

Ему почти пятнадцать, он уже вытянулся до шести футов, на дюйм выше высоких сестер. Он смугл, у него евро-азиатская внешность; он угловат и костляв, глазаст, от лба до затылка торчит ирокез, виски обриты. Одет он в черное, что не положено на День благодарения, – как какой-нибудь вестгот – и так же мрачен.

– Что ты с ним сделал? – повторила Ребекка. – Он бродит по дому как призрак и таращится на стены! Он даже не хочет смотреть футбол с папой и дедом. Он фыркает на деда, а ты знаешь, что деду это не нравится.

– Может, если ты перестанешь называть меня Тони, я бы и взял дело в свои руки, – отвечает Энтони-младший.

– Ладно, хорошо, Энтони, – сдается сестра. – А теперь говори, что ты сделал с моим Вашингтоном, или я сверну тебе шею. Ты его напугал?