Книга Летний сад, страница 92 – Полина Саймонс

– В командирском доме Каролич должен был есть и спать со всеми удобствами, не так ли, Таня?

– Ну да. Только теперь у него не слишком много удобств.

– Он последний мерзавец.

Татьяна положила руку ему на сердце. Лицом она прижалась к его груди, к тому шраму, полученному в Берлине от шрапнели, который всегда был под ее губами, когда она лежала в его объятиях.

Александру приказали увеличить стену до двенадцати футов.

Один из его соседей по бараку сказал: «Они были готовы изуродовать тебя за семь футов стены. А за двенадцать наверняка убьют».

– Пусть попробуют, – ответил Александр, теперь никогда никуда не ходивший без тяжелой цепи, обернутой вокруг его правой руки.

Для дополнительной защиты он в мастерской приварил к ней гвозди. И ему пришлось воспользоваться ею – дважды.

Стена выросла до двенадцати футов. Но мужчины все равно продолжали перебираться через нее. Электрический провод шел по ее верху. А они все равно перелезали. Рядом с электрическим проводом уложили колючую проволоку. Но они все равно лезли.

Венерические болезни, смертельные падения, все новые беременности – что было самым неуместным – делали невозможным нормальное управление тюрьмой. Наконец всех женщин посадили в грузовики и увезли за сотню километров на восток, к вольфрамовым рудникам. Александр узнал потом, что как раз в это время из-за взрыва один из рудников обрушился и все женщины погибли.

Мужчины перестали лазить через стену и начали болеть, совершать попытки самоубийства, вешались на простынях, падали в шахты рудника, резали друг другу глотки по самым ничтожным поводам. Добыча в руднике падала. Охрана приказала Александру разобрать стену и начать копать новые массовые могилы.

* * *

Александр замолчал. Татьяна неподвижно лежала рядом с ним. Ей вдруг показалось, что она весит не сто фунтов, а все двести.

– Все те годы, что я был вдали от тебя, мне все время снилось, что я касаюсь тебя. Я воображал твою ласку и утешение. Но в то же время я только то и видел, как женщин превращают в животных, и ты, хотя и оставалась священной, все как бы отдалялась, и мои мысли о тебе стали настоящей пыткой. Ты знаешь, как это бывает, – я жил как скотина, мне и сны снились скотские. А потом ты и совсем исчезла. – Он помолчал, потом кивнул, глядя в темноту. – И это я имел в виду, говоря о запятнанности. И вдруг – после ты исчезла даже из воспоминаний – я увидел тебя в лесу, это было видение очень юной тебя. Ты смеялась, прыгала, неземная, как всегда, – вот только ты никогда уже не сидела на нашей скамье в Ленинграде, ты не надевала твое белое платье в тот день, когда Гитлер вторгся в Советский Союз. Я где-то патрулировал, ты куда-то ушла… И там, в том лесу, ты смотрела на меня так, словно никогда не была со мной знакома, никогда меня не любила… – Он помолчал. – И вот тогда я тоже стал пытаться покончить с собой, семнадцать раз пытался… Тот твой взгляд преследовал меня в Заксенхаузене, – без выражения продолжил Александр. – Я, возможно, ничего не чувствовал, но я все равно не мог жить, не мог и минуты оставаться на этой земле, веря, что и ты тоже ничего не чувствуешь. Твой взгляд чужого человека был для меня смертью.

Татьяна уже плакала.

– О боже… Шура, муж мой… – шептала она, обхватывая его руками и ногами.

Она забралась на него. Она никак не могла прижать его к себе достаточно крепко.