Книга Татьяна и Александр, страница 128 – Полина Саймонс

Когда они ругались, Татьяна отличалась напористостью молодой пумы, но, когда они занимались любовью, Александр не мог добиться от нее ничего, кроме бесконечной нежности.

– Жестче, – говорил он ей. – Трогай меня смелее, Тата. Не будь со мной такой осторожной.

– Шура… – Пламя отбрасывало отсветы на стены избы, а Татьяна нежными пальцами гладила его лицо, касалась языком губ, скользила пальцами по шее и ласкала его грудь, легкими прикосновениями дотрагивалась до его плеч. – Я люблю твои руки, – прошептала она. – Представляю себе, как ты обнимаешь меня.

– Тебе не надо этого представлять, – прошептал Александр в ответ. – Вот сейчас я тебя обниму.

– Лежи смирно.

Она продолжала ласкать его грудь и живот. Пальцы у нее были шелковистые и хрупкие, как перепончатые лапки птички.

– Тата, – прошептал он, – я умираю.

– Нет, – опускаясь ниже, ответила она. – Еще нет.

– Да. Не заставляй взрослого мужчину умолять.

Исполненная благоговения и любви, она склонилась над ним, постанывая от наслаждения, и пробормотала:

– Господи, Шура, ты такой… Я тебя люблю, я не могу это вынести.

Не может вынести? Закрыв глаза, он сжал ее голову в ладонях.

Несколько дней. Несколько ночей. Позже, позже. Завтра. Следующий день, следующий вечер, ночь с убывающей четвертью луны.

Каждый вечер она сидела на одеяле перед костром, который он разводил на поляне, и звала его к себе. И он приходил, как агнец на заклание, и ложился, и клал голову на колени льву, и она сидела над ним, и гладила его лицо, что-то шепча. Каждый вечер она что-то шептала, утешала его веселыми историями или шутками, а иногда пела ему. В последнее время она напевала ему «Подмосковные вечера».

– Шура, ты голоден?

– Нет.

Они сидели рядом. Он не смотрел на нее.

– Точно? Мы не ели с шести, а сейчас…

– Я сказал «нет».

Молчание.

– Хочешь пить? Может, еще чашку чая?

– Нет, спасибо, – ответил он более мягко.

– А как на счет водки? – Она толкнула его локтем. – Я выпью с тобой.

– Нет, Таня. Я ничего не хочу.

– Принести тебе папиросу?

– Таня! – воскликнул он. – Я в порядке. Поверь, если мне что-нибудь понадобится, я скажу, ладно?

Он почувствовал, как она напряглась и убрала руки, но он снова взял их.

– Я хочу, чтобы ты продолжала трогать меня. Я не хочу двигаться и не хочу, чтобы ты двигалась. Я в порядке.

Он не смотрел на нее.

– Иди сюда, милый, – сказала она. – Иди. Положи голову мне на колени.

Заговорил лев. Ягненок подчинился.

Его голова лежала у Татьяны на коленях, и она, что-то шепча, слегка щекотала ему шею.

– Таня, можешь просто перестать? – прошептал он. – Можешь на секунду замолчать? Прошу тебя. Я не могу это вынести.

Склонившись над ним, она словно баюкала его, целовала его волосы. Он чувствовал, как ее мягкие груди касаются его головы.

– Шура… Шура… – повторяла она нараспев. – Муж, чудный мужчина, большой мужчина, солдат, прекрасный мужчина, Танин мужчина. Шура, любимый мужчина, обожаемый мужчина, боготворимый мужчина, живой мужчина, Шура… – (Александр лишился дара речи.) – Шура, послушай. Посмотри на меня и послушай. Ты слушаешь?

– Да, – сказал он, открывая глаза и глядя наверх.

Глаза у нее сияли. Она откашлялась.

– В двухтысячном году на берегу реки лежат три крокодила. Один говорит: «Когда-то мы были зелеными». Другой говорит: «Да, и мы умели плавать». Третий возмущенно говорит: «Хватит тратить время попусту. Полетели за медом!»