Книга Татьяна и Александр, страница 130 – Полина Саймонс

Он услышал ее ответ, сказанный приглушенным шепотом и совсем не похожий на выражение счастья или любви. Ответ напоминал вздох, накопившийся за целую горестную жизнь.

Александр был не в силах отвечать, не в силах смотреть на нее. Он сделал вид, что не слышит, похлопал ее по спине, поцеловал в шею.

Татьяна ответила чуть более счастливым и твердым голосом:

– Можешь делать со мной все, что хочешь. Как ты знаешь, мне все нравится.

Александр знал, что Татьяне нравится, когда он носит ее на руках. Ей нравилось, когда он поднимал ее на руки, или закидывал на плечо, или носил на спине. Он знал, что каждый раз, когда он нес ее на руках, она вспоминала Лугу… Лугу, когда Лазарево еще было у них впереди.

Когда Ленинград еще был у них впереди. Когда была жива Даша. Когда у нее были живы все родные. Может ли Александр любить ее за всех тех, кто когда-то сидел рядом с ней, пил чай, курил, поддразнивал ее, но все равно любил? Может ли он дать ей достаточно?

Да, может. В следующие несколько дней.

А что потом?

Александр внес ее в дом и положил на кровать. Печь еще не остыла с утра.

– Я знаю, что тебе нравится… – прошептал Александр.

Приподняв на ней платье, он раздвинул ей ноги. Ему нравилось смотреть на нее, когда он поочередно ласкал ее и прикасался к ней губами.

Он услышал ее стоны. На миг он остановился и прислушался.

– Шура… Шура… выше, пожалуйста, выше.

Он знал, чего она хочет. И хотел дать ей это.

– Чего ты хочешь, Тата?

– Ну же, Шура, давай…

Александр стал снова ласкать ее.

– Посмотри на себя, – прошептал он, опуская к ней лицо; ему надо остановиться, он почувствовал, что ее отделяет от пика лишь несколько мгновений. – Еще нет, Таня. Где тут моя хорошая девочка?.. Где тут у нас красивая хорошая девочка?..

Она в отчаянии пыталась отодвинуться. Он удерживал ее, гладя ласковыми сильными пальцами.

Татьяна едва не плакала от напряжения. Александру хотелось вновь прикоснуться к ней губами, но он выжидал.

Она хваталась за него, умоляя приникнуть к ней. Он противился. Наконец она исторгла из себя слова, которые он жаждал услышать.

Услышав эти слова, Александр застонал от восторга и прошептал:

– Хорошо, Татьяша.

Он едва успел войти в нее и сразу ощутил ее бурное облегчение. Осталось восемь дней, тело Александра кричало, в горле пересохло.

Александр был на грани умопомешательства. Он задумал самоубийственную вещь – он хотел, чтобы Татьяна перестала любить его, пока он не уехал. Он хотел, чтобы она радовалась его отъезду, но не сама по себе, не по собственному желанию. Он хотел быть тем, кто поможет этой перемене в ней.

Ее уязвимость так сильно терзала его, что он не мог смотреть ей в лицо. Что с ним творится? Это омерзительно.

– Подними меня, – сказала Татьяна в другой вечер. – Подними и возьми меня стоя, как ты любишь, возьми меня, как тебе хочется, только прошу, не злись на меня, Шура.

Он отвернулся от нее.

– Милый, – прошептала она. – Муж… Александр…

Он был не в силах взглянуть на нее.

Татьяна стояла перед ним с обнаженной грудью – твердые соски, любящее лицо, влажные губы. Они позабыли про чай, про его папиросы, про его гнев, позабыли обо всем, что делали до этого. Остались лишь клятвы и стоны при свете полумесяца.

Как всегда. Когда они оставались в избе, ничего другого не было. Только Таня и Шура, и они обожали друг друга, у них разрывались сердца, когда они умоляли создавшего их Бога, чтобы Он позволил этому продлиться еще один момент. Александр овладевал ею, прижав к стене, и встав на колени на твердый пол, и на высоком прилавке, который сам соорудил, и на их кровати. Он овладевал ею нежно и грубо, медленно и быстро, но в конце сердце его все равно разрывалось.