Книга Татьяна и Александр, страница 185 – Полина Саймонс

– Вероятно, они такие же предатели, как ты, капитан.

Людям не хватало еды и воды. Солдаты не мылись, что приводило к массовым болезням. Ограждения из колючей проволоки сняли, и лагеря стали одним целым. Немцы явно были не способны придумать, что делать с пятью тысячами советских военнопленных. Помимо советского контингента, были румыны, болгары, турки и поляки.

Но нигде не было евреев.

– Где все евреи? – спросил на ломаном английском один француз, и Александр сухо ответил по-русски, что все они в Майданеке, но француз и англичанин его не поняли. Успенский был поблизости, и Александр не хотел вызывать подозрений, говоря по-английски.

– Капитан, откуда ты знаешь, что в этом лагере нет евреев? – спросил Успенский, когда они возвращались к своему бараку.

– Помнишь, как по прибытии сюда нас мыли и обрабатывали от вшей? – поинтересовался Александр.

– Да. Они не хотят допрашивать грязных, они делают это в обязательном порядке.

– Действительно, лейтенант. К тому же они, пока мы голые, в обязательном порядке проверяют, не евреи ли мы. Будь ты евреем, гарантирую, тебя бы здесь не было.

Между тем поползли слухи о крупных американских потерях в кровопролитных и жестоких битвах в Хюртгенском лесу вблизи Арденн в Бельгии, и о капитуляции как будто забыли.

Каждое утро Александр работал, ремонтировал, строил, надзирал за другими пленными, а ближе к вечеру чинил лагерный забор из колючей проволоки по периметру лагеря или окна в разрушенных бараках или чистил незаряженное оружие, чтобы занять чем-то руки. За это его кормили немного лучше. Но этого было недостаточно. Паша напомнил Александру о своем опыте в лагере военнопленных в Минске, где немцы, не зная, что делать с этими русскими, просто давали им умереть.

– Ну не могут же они дать умереть всем военнопленным союзников.

– Не могут, думаешь? Разве в наших силах привлечь их к ответственности? Я говорю, надо снова попытаться убежать. Ты все время чинишь этот долбаный забор. А он все время падает.

– Да, но теперь они приставили ко мне часового.

– Давай убьем его и сбежим.

– Завтра католическое Рождество. Может, не стоит убивать его на Рождество?

– С каких это пор ты стал таким религиозным? – спросил Паша.

– О-о, капитан и Бог – давние знакомцы, – сказал Успенский, и они оба посмеялись над Александром, что понравилось ему больше, чем их вечная вражда.

На Рождество военнопленным дали дополнительного угля для обогрева бараков. Им дали также немного водки. В их бараке было двадцать офицеров. Они пили, играли в карты и шахматы, а потом горланили русские песни «Стенька Разин» и «Катюша». К утру они заснули хмельным сном.

На следующий день часовой заболел, и им не пришлось убивать его. Ему было так плохо, что уснул на посту. И они убежали снова, но зимой сложно было куда-нибудь добраться. Ходили только военные поезда. Они сели в один такой поезд, и на ближайшей остановке их арестовал полицейский, посчитавший, что украденная военная форма снята с чужого плеча. Ко времени их возвращения в Катовице часовой умер от плеврита. Его не успели расстрелять за нарушение долга. Всех троих опять отвели к коменданту Киплингеру.

– Капитан Белов, как видите, я совсем не строго управляю лагерем. Мне наплевать, что вы делаете. Хотите работать, я даю вам работу. Хотите больше еды, я даю вам, если она есть. Я позволяю вам перемещаться по всему лагерю, я не слежу за вами, пока вы остаетесь в границах лагеря. Полагаю, это справедливо. Очевидно, вы другого мнения, и под вашим началом эти два дурака идут за вами, как бараны. Ну, с меня довольно, перевожу вас отсюда. В прошлый раз я сказал: «Попробуйте еще раз – и вас здесь не будет». А вы мне не поверили. Мне не нужны лишние проблемы. Знаете, что нас расстреливают, если мы теряем вверенных нам военнопленных?