Книга Татьяна и Александр, страница 227 – Полина Саймонс

Мы не мужчины. Мы живем не как мужчины и ведем себя не как мужчины. Мы не охотимся ради еды – все, за исключением меня, когда не смотрят охранники, мы не защищаем женщин, любящих нас, мы не строим домов для своих детей, не используем инструменты, данные нам Богом. Мы ничем не пользуемся для жизни: ни мозгами, ни силой, ни пенисом.

Тебя определила война. Во время войны ты всегда знаешь, кто ты. Ты – майор. Капитан. Старший лейтенант. Младший лейтенант. Воин. Ты несешь с собой оружие, управляешь танком, ведешь людей в бой, подчиняешься приказам. У тебя есть звание и своя роль. Ты не всегда высыпаешься, не всегда бываешь сухим, часто недоедаешь, и в какой-то момент тебя могут застрелить или ранить осколком снаряда. Но даже это ожидаемо.

Здесь мы никому не отдаем себя. Мы не перестали быть человеческими существами, мы почти перестали быть мужчинами, мы потеряли то, что делало нас таковыми. Мы даже не деремся так, как на войне. Мы все были тогда животными, но, по крайней мере, самцами. Мы гнали вперед. Мы врезались в ряды врага. Мы проникали в их оборону. Мы бились как мужчины.

А теперь нас перекраивают здесь, а потом вернут в социум евнухами. Выхолощенные, мы вернемся к нашим вероломным женам, в города, в которых мы не сможем жить, в жизнь, с которой не сможем совладать. У нас не осталось мужественности ни друг для друга, ни для наших женщин, ни для наших детей.

У нас осталось лишь наше прошлое, ненавистное нам и заставляющее заламывать руки. Прошлое, в котором мы были мужчинами. И поступали как мужчины. И работали как мужчины. И дрались как мужчины.

И любили как мужчины.

Если только…

Пройдут девять тысяч дней, подобных этому.

Пока…

Нас не вернут в мир, спасенный нами от Гитлера.

И вскоре он начал забывать даже ее грудь, ее лицо и ее голос, зовущий его. Все прошло.

Осталась лишь его мужская реакция на ее женские стоны.

Но вскоре даже это прошло.

Он занес руки над правым плечом, помедлил, разглядывая деревянный кругляк, и ударил топором. И с каждым ударом топора Александр рассекал свою жизнь.

Разве мало он думал об этом, если так быстро отказался от всего? Сколько раз судьба заносила его в Финляндию? Не отказался ли он в молодости от предложенного ему пути, ссылаясь на волю богов?

Он всегда лез куда не следует.

Что касается сына Степанова – в тот день он больше ничего не мог сделать.

Но во время блокады, когда он гнал финнов на север, в Карелию? У него был автомат против пяти энкавэдэшников с однозарядными винтовками. Он мог бы освободиться.

Досадуя на себя, он взмахнул топором.

Александр мог бы исчезнуть и забыть ее, а она забыла бы его. Она забыла бы его, пережила бы войну, осталась бы в Ленинграде, а после вышла бы замуж. У нее родился бы ребенок. Она никогда не почувствовала бы разницы. Но Александр чувствовал разницу. А теперь оба они чувствовали разницу. Теперь они разделены, – правда, она надевает туфли на высоком каблуке и красит губы красной помадой, и все солдаты, вернувшиеся с войны, заигрывают с ней, и она говорит: «О, у меня был муж, и я дала ему клятву, но теперь он мертв. Пойдем потанцуем, взгляни на мои каблуки и мои восхитительные волосы, пойдем потанцуем, я живая, а он мертвый. Я грустила, а потом война закончилась, и я снова дышу и танцую».

Он взмахнул топором.