Книга Татьяна и Александр, страница 77 – Полина Саймонс

Александр забылся лихорадочным сном.

Мост через Волгу, 1936 год

Впервые Александра спросили, как его зовут, в семнадцать лет, в тюрьме «Кресты» после ареста. Тогда они не придавали этому значения, они и так знали. Спросили, потом ушли и, вернувшись через несколько дней, снова спросили:

– Ты Александр Баррингтон?

– Да, это я, – ответил он, потому что другого ответа у него не было и он думал, правда защитит его.

А потом ему зачитали приговор. В те дни не было суда, не было трибунала, возглавляемого генералами. Была пустая бетонная камера без окна, с решеткой вместо двери, с парашей и голой лампочкой под потолком. Его заставили встать, и двое мужчин звучными голосами зачитали приговор, напечатанный на листке бумаги, причем дважды на тот случай, если Александр не понял с первого раза.

Он услышал свое имя, произнесенное громко и четко: «Александр Баррингтон», и услышал приговор, зачитанный громко и четко: десять лет в исправительно-трудовом лагере во Владивостоке за антисоветскую агитацию в Москве в 1935 году и попытки подорвать советскую власть и Советское государство, когда он ставил под сомнение экономические уроки Отца и Учителя. Он услышал «десять лет», но подумал, что ослышался. Хорошо, что прочли приговор еще раз. Он едва не сказал: «Где мой отец? Он разрешит проблему, он скажет, что делать».

Но Александр промолчал. Он знал: то, что с ним приключилось, произошло также с матерью и отцом, как и с несколькими десятками людей, живших с ними когда-то в московской гостинице, как и с участниками музыкального кружка, куда Александр иногда ходил, как и с группой коммунистов, к которой принадлежали они с отцом, его друг Славан, старая Тамара.

Его спросили, понимает ли он смысл выдвинутых против него обвинений, понимает ли назначенное ему наказание.

Он не понимал. Но тем не менее кивнул.

Он пытался нарисовать в своем воображении жизнь, которую должен был прожить. Ту жизнь, которую наметил для него отец. Ему хотелось спросить отца, желал ли он, чтобы сын провел свою юность, выполняя два пятилетних сталинских плана по индустриализации советской России – часть основного капитала, которую хорошо понимал Александр, поскольку точно знал, что она не работает в социалистическом государстве. Но отца не было рядом, и спрашивать было некого.

Назначено ли Александру судьбой добывать золото в сибирской тундре, потому что утопическое государство было не в состоянии платить ему?

– У тебя есть вопросы?

– Где моя мать? – спросил Александр. – Я хочу с ней попрощаться.

Охранники рассмеялись:

– Твоя мать? Какого хрена мы должны знать, где твоя мать? Отправляешься завтра утром. Попробуй найти ее до этого.

Они со смехом ушли. Александр поднялся и долго стоял на месте.

На следующий день его вместе с другими посадили на поезд до Владивостока. Сидящий рядом с ним хмурый мужчина со шрамами сказал:

– Нам повезло, что нас везут во Владивосток. Я только что вернулся из лагеря «Пермь-35». Вот где настоящий ад на земле.

– А где он находится?

– Поблизости от города Молотов^[1]. Слышал о таком? Рядом с Уральскими горами на Каме. Это не так далеко, как Владивосток, но гораздо хуже. Никто там не выживает.

– Но вы же выжили.

– Потому что я проработал только два года и меня отпустили. Я превышал норму выработки пять кварталов подряд. Они были довольны моей капиталистической производительностью. Они считали, что пролетариат в моем лице работал очень эффективно для обычного человека.