Книга Леди с дурной репутацией, страница 109 – Тереза Ромейн

Пальцы сжались в кулаки, комкая бумагу, и он отбросил ее в сторону.

По всей комнате уже валялись такие комки, но ему было абсолютно все равно. Касс была права: иметь такое помещение для бессмысленных занятий — непозволительная роскошь.

Джордж хотел сделать так, чтобы она нуждалась в нем. Ей нужна работа, конечно, деньги, но она могла работать на кого угодно. С ее талантами можно заниматься любым делом; стоит надеть кольцо — и она могла сыграть любую роль.

Ей ничего не стоит научиться танцевать или кого угодно затащить в постель. Но Джордж не кто угодно!

Ему захотелось что-нибудь пнуть, выругаться, подраться и в то же время стать таким, чтобы женщина с рыжими волосами и острым умом не могла шагу без него ступить.

Однако стоявшая в доме тишина не позволяла бить и громить, а кроме того, в дополнение к плечу можно было повредить еще и ногу. Попытка выругаться сразу напомнила ему торговок рыбой из Биллинсгейта и удовлетворения не принесла.

У Кассандры был беззаботный вид, когда она уходила, но он пытался себя убедить, что для нее это был тяжелый шаг, который ранил ей сердце.

Джордж развернул большую камеру-обскуру, и теперь она была направлена на стол, на котором еще совсем недавно сидела Кассандра. Ему хотелось найти какое-нибудь свидетельство ее присутствия здесь, но ничего не было, словно она никогда и не жила в этом доме, словно мисс Бентон вообще не существовало, даже в воображении.

Он все-таки навел камеру-обскуру на стол. Внутри нее все сейчас отражается в перевернутом виде, и Кассандра предложила использовать такой эффект по отношению к человеку.

А было ли этого достаточно, чтобы взглянуть на все по-другому? Имело ли значение то, что Джордж никогда не мог добиться постоянства? Не лучше ли, чтобы этого вообще не существовало?

Ответ не мог быть положительным, потому что это противоречило здравому смыслу. Ну и ладно, все равно.

Закрыв глаза, он вдохнул глубоко, насколько было можно, запах пыли от штор и старого металла, истертого дерева, тонкий аромат апельсинов. Это были такие знакомые ароматы его комнаты. Грудная клетка напряглась, легкие наполнились до предела, а сердце громко застучало.

Медленно выдохнув, он набрал полную грудь снова, потом повторил, и еще. Каждый вздох был похож на предыдущий и все же немного другой. Та же самая комната, тот же воздух, но все равно что-то менялось.

Джордж открыл глаза, подобрал скомканную бумагу, разгладил ее, потом подошел к полкам, вытащил чистый лист и оглядел пузырьки с химикатами. В смолистом свете лампы стеклянные сосуды цепко хранили свои секреты. С трудом он мог бы отличить один от другого: в глазах расплывалось.

Он испробовал каждую комбинацию, которую мог придумать, но только из нескольких компонентов: солнечного света, бумаги, солей серебра, окислов железа.

Касс была категорична: схемы помогают открыть правду, если только определить их. А правда заключалась в том, что он находился внутри схемы бесконечного мельтешения: менял какие-то мелочи, не достигая чего-то реального, может, даже и не надеясь на результат.

К дьяволу!

Что, если поработать с пластинами из чего-то еще — из стекла например? Нет, оно хрупкое. Может, олово? Что-то не хрупкое, не ржавеющее и не тусклое — что-то такое, что может зафиксировать навсегда.