Онлайн книга «Царствуй во мне»
|
Имея отличную память, Шевцов в деталях мог представить себе отмеченную на карте диспозицию русских сил и сопоставить ее с реальным положением дел. Наскучив разбором так и не осуществившихся планов, Шевцов принимался складывать стихи. Сперва выходило несуразно, но со временем строчки обрели гармонию, заструились ручьем, даруя отдохновение от непрерывных мыслей о войне. * * * – Приговариваются к расстрелу… – саднящий гриппозный голос капитана Дружного чуть дрогнул. Слушавшие приговор хмурые люди реагировали по-разному. Широкоусый ополченец с Питерской верфи ожесточенно сплюнул под ноги; вольноопределяющийся вечный студент заплакал, ненавидя себя за глупейшие слезы; мобилизованный деревенский лапоть повалился на колени, неистово крестясь; смуглый плосколицый бурят заозирался, пытаясь прочесть по лицам, что происходит: он не вполне понимал по-русски. Военно-полевой суд определил вину пойманных дезертиров, особенно уделяя внимание отягчающему обстоятельству: солдаты захватили оружие – винтовки, так необходимые фронту. Приговор поспешно привели в исполнение. На этот раз труды агитатора Бориса Емельянова по расшатыванию армии и распространению с дезертирами революционных идей пропали даром. * * * Доставили письма, и Шевцов нетерпеливо повернул голову – так и есть, письмо от отца. Тот пытался поддержать, как умел: уверял, что мужчинам уместны шрамы и что он, безусловно, гордится храбрецом-сыном. Валерьяну Валерьевичу довелось поучаствовать в комитете по финансированию заказа на изготовление мыла для фронта, о чем он и сообщил. В церкви они каждый день служат панихиды по павшим и молебны о здравии воинства: держитесь, мол. «Боевой отец», – улыбнулся Валерий. Знакомый почерк навеял воспоминания о семье и Петербурге. Будто дома побывал. – Письмо получили? – полюбопытствовала Варвара. Шевцов был замкнутым – мужчиной, недолюбливавшим посторонние взгляды через плечо, но сегодня его потянуло поделиться впечатлениями с доброжелательным собеседником. Полная детского сочувствия маленькая Варя замечательно к тому располагала. – От отца. Давно не виделись. Он в Гатчине – городок такой в предместьях Петрограда. – Да я ведь родилась в Питере, знаю. – Петербурженка? Земляки, – благодушно отозвался Шевцов, – а в городе где живете? – В Рождественской слободе. – Милая, что же ты делаешь на войне? – Нужда погнала: жалованье платят и пайки дают. – Сколько тебе лет? Как же тебя отпустили? Где твои родители? – Не помню я родителей. Отец мастером был на Путиловском. Его убили в январе 1905-го. Мама умерла через полгода. И – вообразите – все от нас отступились. Как с работы снимать да за стачку ассигнациями выдавать – у политических деньги были, а как за семью убитого вступиться, так и дела никому не стало. Старшие брат с сестрой меня поднимали. Слава Богу, помогал один благодетель. Тем и держались. – Соболезную. Как отец погиб? – Во время шествия рабочих к царю. – Вот как? С гапоновским «Сообществом»? – Кажется, да. Да он и не хотел идти, забастовщики с работы только что не выгнали. Уговаривали рабочее товарищество не посрамить. Сестра рассказывала. – Где ж такая трагедия произошла? – У Нарвских ворот. А вот наша семейная карточка. Замусолилась, конечно, но разглядеть можно. Варвара достала из-за пазухи и бережно развернула бумажный конверт: |