Книга Прежде чем ты узнаешь мое имя, страница 47 – Жаклин Баблиц

– Я хотел сбежать. Так же, как ты. Разница только в том, что мое путешествие не было таким длинным. Я провел всю свою юность, глядя за реку; Манхэттен был моей полярной звездой. Пока я не переехал сюда, меня преследовало желание оказаться где-нибудь еще.

– Расскажи мне, каким был Нью-Йорк в те времена, – прошу я, потому что хочу, чтобы он продолжал говорить. К тому же, я успела понять, что он часто делится частичками себя, рассуждая о других истинах. Где-то на Манхэттене тех времен я найду человека, которым он стал теперь, и причину, почему он решил мне помочь.

– Тогда Нью-Йорк все еще был только идеей. Лучшей идеей, которая когда-либо появлялась в этой стране. Теперь этот город больше похож на грубое реалити-шоу. Улицы убраны, туристы приезжают, приезжают и приезжают. Прямо в центре города стоят полупустые многоквартирные дома, целые бетонные кварталы, принадлежащие людям, которые никогда не будут здесь жить. Они лишь сохраняют квартиры стоимостью в многие миллионы на случай, если когда-нибудь захотят в них погостить. В семидесятые в Нью-Йорке не гостили. Здесь жили. Сюда сбегали от той жизни, что подготовили для своих детей родители, и оставались, потому что это место требовало от своих обитателей жить и обустраиваться здесь так, как им угодно.

Я могла бы слушать Ноя целый год.

– Я жил в Виллидже. Грязные кровати, грязная плитка на стенах. А в доме моих родителей царила чистота. Все казалось опасным и захватывающим, сам мир и город, постоянно находящийся в движении, постоянно растущий вширь и ввысь. Я наблюдал, как росли эти башни. На самом деле они казались чудовищными, но я никогда не обращал на это внимания, потому что они напоминали мне два гигантских больших пальца, поднятые вверх. В то время я и сам так жил – уверенный в себе и немного грубый. У меня было много друзей, а потом их не стало. Наступили восьмидесятые, и люди вокруг меня начали умирать. Любимые женщины, друзья, мальчик-гений, который жил в соседней квартире. Они умерли, а город продолжил жить, но уже по-другому, потому что, когда пытаешься только выжить, все меняется.

(Это я знаю.)

– Город продолжал жить. Я продолжал жить. Нью-Йорк всегда дает второй шанс, Алиса. В конце концов я встретил кого-то, кто знал кого-то, а тот знал еще кого-то. Они помогли мне заработать. Я скопил много денег. Отправил их родителям, по дешевке купил эту квартиру у человека, что знал меня в моей прошлой жизни. Даже когда я сам себя не узнавал, он меня вспомнил.

– А девушка, которую я тебе напоминаю? – спрашиваю я в наступившей тишине, чувствуя, что мы приближаемся к самой сути истории. Этой ночью выпитые «Манхэттены» развязали пару языков.

– Ах, да. Часть моей жизни, когда я встал на правильный путь. Скорее остаток, чем часть. Моей дочери было бы, – он считает на пальцах, в его подсчетах – целая жизнь, – за тридцать. Трудно себе представить. Половина моей жизни, прожитая заново. Я очень сильно обидел ее мать, как только вообще можно обидеть кого-то, – я не любил ее так, как обещал. Так что, она ушла, увезла ребенка за границу. В качестве извинения за то, как я сам в себе запутался, я отпустил их безо всяких условий, вопросов или просьб поддерживать связь.

Ной открывает дверь, а на пороге – я со своими сумками. Маленькая девочка поворачивается, чтобы в последний раз взглянуть на своего отца. Она уезжает и даже не подозревает, что никогда не вернется в дом с пианино и люстрой, никогда больше не увидит человека, который всегда разговаривает с ней так, как будто читает ей сказку. Невозможно узнать, как далеко заведут вас прощания.