Книга Художник из 50х, страница 75 – Сим Симович

Второй, в пиджаке, кинулся на него сзади, но Гоги успел обернуться и встретил его левым апперкотом в солнечное сплетение. Противник согнулся пополам, хватая ртом воздух.

Молодой в кепке оказался проворнее. Пока Гоги разбирался с первыми двумя, он успел нанести болезненный удар в почки. Художник вскрикнул от боли, но тут же развернулся и правым хуком уложил и этого.

Но расслабился слишком рано. Тот, что в пиджаке, очухавшись, успел ударить его в грудь — сильно, от души. Гоги почувствовал, как перехватило дыхание, но устоял на ногах.

Финальный удар он нанёс уже чисто инстинктивно — короткий, технично поставленный хук справа. Последний противник отключился мгновенно.

Гоги стоял посреди переулка, тяжело дыша, держась за рёбра. В боку ныло от удара по почкам, грудь саднила. Трое громил лежали без сознания.

Он быстро обыскал их карманы — документов не нашёл, только мелочь да самокрутки. Обычная шпана, промышляющие грабежом.

Поправив пиджак, Гоги покинул переулок. Шёл осторожно, прислушиваясь к ощущениям в теле. Удар по почкам был серьёзный — завтра будет болеть. Но ничего критичного.

«Хорошо, что руки помнят, как драться», — подумал он, добираясь до дома. Руки ещё дрожали от адреналина, но в душе было спокойно.

Дома Гоги сразу же поставил чайник на плиту, не зажигая лампу. В полумраке комнаты он разделся, осторожно ощупал рёбра — болезненно, но терпимо. Завтра, конечно, будет хуже, но сейчас главное было успокоиться.

Чайник закипел быстро. Заварил крепкий чай в том же глиняном чайнике, что и вчера, налил в привычное блюдце с синей каёмочкой. Сахара не взял — после драки хотелось чего-то простого, без сладости.

Вышел на порог и сел прямо на деревянные ступеньки. Ночной воздух был прохладным, успокаивающим. Где-то вдалеке тявкала собака, где-то скрипнула дверь, но в основном вокруг царила тишина.

Над головой висела луна — почти полная, яркая, одинокая на тёмном небе. Лишь несколько звёзд мерцали рядом с ней, как далёкие фонари.

Гоги отпил из блюдца, поставил его на колени и откинулся спиной к косяку. Горячий чай согревал изнутри, постепенно смывая остатки адреналина.

— Ну что, — тихо сказал он луне, — опять подрался. Как в старые времена.

Луна молчала, но её свет казался понимающим. Она многое повидала за свою жизнь — и войны, и драки в переулках, и одиноких людей, пьющих чай на пороге дома.

— Нину обидел тоже, — продолжил он негромко. — Хотел как лучше, а получилось как всегда.

Отпил ещё глоток. Чай остывал медленно, распространяя терпкий аромат в ночном воздухе.

— Странная жизнь у меня, — обратился он к своему молчаливому собеседнику. — Умер в одном времени, ожил в другом. Рисую картинки для дочери Берии, дерусь с пьяными грабителями. Ни рыба ни мясо.

Луна по-прежнему молчала, но в её безмолвии было что-то мудрое, древнее. Она видела всё — и падение империй, и рождение новых государств, и простые человеческие драмы.

Гоги поднёс блюдце к губам — чай уже изрядно остыл, но пить его было приятно. В этой простой процедуре была своя медитация, свой ритуал примирения с миром.

— Завтра новый день, — сказал он луне. — Может, лучше будет.

За горизонтом едва заметно светлело — до рассвета оставалось часа два. Скоро луна поблекнет, уступив место солнцу. Но пока она ещё царила в небе, молчаливая свидетельница ночных размышлений.