Книга Художник из 50х Том II, страница 21 – Сим Симович

Гоги потушил сигарету, сразу же достал следующую. Руки двигались автоматически — спичка, пламя, затяжка. Никотин уже не бодрил, только создавал иллюзию занятости, отдалял момент, когда придется что-то делать.

За окном начинало темнеть. Рабочий день подходил к концу, в коридорах становилось тише. Скоро все разойдутся по домам, а он так и просидит здесь с нетронутыми бумагами и полной пепельницей.

«Что со мной?» — подумал он, но даже этот вопрос не вызывал особых эмоций. Равнодушие обволакивало, как густой туман. Не хотелось ни работать, ни идти домой, ни с кем-то разговаривать. Хотелось просто сидеть и курить, не думая ни о чем.

Телефон на столе звонил несколько раз. Гоги смотрел на него, но поднимать трубку не собирался. Пусть звонят, пусть ищут, пусть решают без него. Сегодня он никому не нужен и ничего не может дать.

Часы на стене показывали половину седьмого. В студии давно воцарилась тишина — все ушли домой. Только охранник остался внизу, да уборщица где-то гремела ведрами. Гоги продолжал сидеть в прокуренном кабинете, словно приклеенный к креслу.

Но постепенно, очень медленно, оцепенение начало отступать. Сначала он почувствовал неприятный привкус во рту от бесконечного курения. Потом заболели глаза от дыма. Потом заныла спина от долгого сидения в одной позе.

Гоги встал, подошел к окну, открыл форточку. Свежий воздух ворвался в комнату, разгоняя табачный туман. Он глубоко вдохнул, почувствовал, как легкие жадно хватают кислород.

Посмотрел на стол с нетронутыми документами. Завтра. Завтра он займется всем этим, когда голова прояснится и силы вернутся. А сегодня пора домой.

Гоги надел пиджак, взял портфель — пустой, но для солидности. Выключил свет, заперл кабинет. В коридоре было темно и тихо, только его шаги гулко отдавались от стен.

Охранник дремал за своим столиком, проснулся от звука шагов.

— Домой, товарищ Гогенцоллер?

— Домой, Иван Петрович. До завтра.

— До завтра. Отдыхайте.

На улице было прохладно и свежо после душного кабинета. Семен Петрович давно уехал — рабочий день водителя закончился в шесть. Гоги пошел к автобусной остановке, медленно, не торопясь.

В автобусе он сел у окна, положил портфель на колени. Москва плыла за стеклом — серая, вечерняя, уставшая. Такая же, как он сам. Пассажиры ехали молча, каждый думал о своем. Обычные люди после обычного рабочего дня.

«Я тоже обычный человек, — подумал Гоги. — Иногда устаю, иногда не могу работать. Это нормально». Мысль была простая, но почему-то утешительная.

В Переделкино он добрался уже в полной темноте. Коттедж встретил теплым светом в окнах — Прасковья Николаевна, как всегда, обо всем позаботилась. На кухне пахло борщом, на столе стояла накрытая тарелка.

Гоги поужинал молча, потом долго сидел в кресле у камина, не зажигая огня. Усталость была другой теперь — не давящей, а спокойной. Завтра он вернется к работе. Завтра снова займется фильмом, студией, планами. А сегодня можно просто отдохнуть.

За окном ухала сова, где-то шуршала листва. Переделкинская тишина обволакивала, успокаивала. Дом принимал его таким, какой он есть — усталым, опустошенным, обычным человеком, которому иногда нужно просто побыть одному.

Гоги склонился над листом ватмана, на котором тонкими линиями прорисовывал анимационные фазы движения Лешего. Персонаж должен был плавно превратиться из человеческого облика в древесный, и каждый промежуточный кадр требовал идеального баланса между реалистичностью и магией.