Книга Женщина в озере, страница 31 – Дональд Уэстлейк, Раймонд Чэндлер, Эллери Куин

– Действительно хорошая работа получилась, – заметил он, глядя на картину, нарисованную на фанере.

– Спасибо, – сказал Тобелман.

Барн погасил спичку, и все снова погрузилось в темноту. И только на короткие мгновения, когда Барн затягивался, едва различались смутные очертания фигур.

– У вас есть талант, – снова заговорил Грофилд. – Вы должны попробовать зарабатывать себе этим на жизнь.

– Коммерческим художеством? – В голосе Тобелмана послышалось презрение.

– Ну, ладно! – сказал Грофилд.

– Он художник. – Барн произнес это таким равнодушным тоном, словно говорил о самой заурядной вещи.

– Я понимаю вас, – сказал Грофилд. – Это ведь и мое призвание.

– В самом деле?

По интонации Тобелмана Грофилд понял, что тот заинтересовался и что теперь он, Грофилд, вынужден будет объяснить ему подробно, каким актером был он сам; кроме того, у него создалось впечатление, что положение Тобелмана мало чем отличается от его собственного, но присутствие Варна, красная точка его сигареты, мерцающая в темноте, стесняли его. Барн, он это знал, был легкомысленным типом, профессионалом, который владел только одной профессией, получая от нее полное, удовлетворение. Тобелман был единственным в этой компании человеком, у которого были еще и другие интересы и который походил на него самого.

Вопрос Тобелмана повис в темноте, ожидая ответа. Смущенный присутствием Варна, Грофилд ответил:

– Я актер, и у меня есть летний театр.

– И в нем могут быть деньги?

– Не густо. Из-за кино и телевидения.

Немного помолчав, Тобелман продолжил:

– Знаете, существует теория, которая утверждает, что артист и преступник – это одно и то же. Вы слышали об этом?

– Нет, не слышал, – ответил Грофилд.

– Что искусство и преступление являются антисоциальными актами, – продолжал Тобелман.

– Интересно, – сказал Грофилд.

Он надеялся, что Хугес скоро начнет операцию. Он поднес часы к глазам. Без десяти одиннадцать. Грофилд знал, что Хугес ждал, когда проедет машина шерифа. Грузовик, в котором они сидели, стоял на одной станции техобслуживания, закрытой на ночь и находящейся в четырехстах ярдах от магазина «Фуд Кинг». Пройдет, по крайней мере, минут двадцать, прежде чем машина шерифа появится у магазина снова. Хугес выжидал: как только путь освободится, они начнут действовать.

– Разумеется, – продолжал говорить Тобелман, – многие артисты начинали с того, что становились преступниками. Но вы и я – наоборот, не так ли? Вы – актер, а я – художник.

– Это правильно, – сказал Грофилд.

Внезапно вмешался Барн.

– Знаете, а я очень люблю читать.

Тяжелый, спокойный голос, говоривший без всякого выражения, страшно удивил их: этот голос, казалось, был совершенно лишен эмоций, он лишь выдавал информацию, простое сочетание букв, так же как чуть раньше, когда он заявил, что Тобелман художник.

Грофилд посмотрел на красный кончик его сигареты. Он не знал, как воспринять заявление Варна. Может, если бы он мог видеть его лицо…

Тобелман решил поддержать разговор.

– Это правда? – спросил он.

– Я пристрастился в Холме, – пояснил Барн. – В тюрьме сколько угодно свободного времени.

Благодаря темноте Грофилд позволил себе улыбнуться.

– Многие люди посвятили себя искусству, сидя в тюрьме, и именно по этой причине, – заметил Тобелман. – Например, О’Генри.

– Я здорово пристрастился, – сказал Барн. – Я и теперь прочитываю три или четыре книжки в неделю.