Книга Огонечек для ледяного герцога, страница 86 – Элен Славина

Я рассмеялась тихо, счастливо, прижимаясь к его здоровому плечу.

— Ты всегда ведёшь себя плохо, герцог. Это твоя врождённая черта.

Он обнял меня, и мы лежали так в тишине, слушая, как затихает буря внутри нас, уступая место глубокому, всепоглощающему покою. Рана ныла, тело просило покоя, но в этом миге было что-то совершенное. Целое.

— Спи, — прошептал он, его губы коснулись моих волос. — Я теперь точно никуда не денусь.

И я закрыла глаза. Не потому, что он приказал. А потому, что впервые за эту бесконечную ночь почувствовала себя в полной безопасности. Под защитой. Дома.

Утро застало нас в странном, хрупком перемирии между болью и страстью. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь пыльные стёкла, золотили его бледную кожу, подчеркивая синеву под глазами и влажный блеск на лбу. Он всё ещё сидел на табурете, опираясь спиной о край стола, на котором я всё ещё лежала, прикрытая его порванным плащом. Каждое его движение отдавалось гримасой боли, но в его глазах горел тот самый, знакомый до дрожи, хищный огонь.

А потом, мы услышали стук в дверь.

Гидеон и ещё пара его людей стояли в дверях, стараясь не смотреть на нас — я всё ещё лежала на столе, прикрытая сбившимся платьем, а Талориан сидел на табурете, прислонившись головой к моей руке. Он проснулся мгновенно, его взгляд стал острым и собранным.

— Докладывайте.

— Сибилла ушла. Её люди отступили к границам. Толпа разбежалась. Деревня… цела. Пока что.

Талориан кивнул, его лицо стало непроницаемым.

— Удвойте караулы. Разошлите гонцов. Я хочу знать о каждом её шаге.

Когда они ушли, он повернулся ко мне.

Утро высветило его усталость, тени под глазами, бледность кожи. Но в его глазах была не только боль. Была решимость.

— Война почти окончена, — повторил он, и его пальцы, всё ещё горячие от лихорадки, сжали мою руку с такой силой, что кости затрещали. — Но последний выстрел — за мной. Сибилла заплатит за каждый твой испуганный вздох, за каждую слезу, что ты скрывала ото всех. Это моя обязанность. Моя привилегия.

Его голос был низким, вибрирующим от сдерживаемой ярости, и от этих слов по моей коже побежали мурашки. Не от страха. От чего-то тёмного, первобытного, что откликалось в самой глубине моей души.

— Я хочу помочь, — прошептала я, садясь и придвигаясь к нему так близко, что наши лбы почти соприкоснулись. Я чувствовала его горячее дыхание на своих губах. — Я не хочу прятаться за твоей спиной, пока ты рискуешь жизнью! Это моя борьба не меньше, чем твоя!

— Ты уже помогла, — он резко, почти грубо, провёл большим пальцем по моей нижней губе, и по телу пробежала электрическая волна. — Ты осталась жива. Ты сражалась. Ты вернула мне рассудок, когда я был готов сгореть от собственной ярости. Теперь… теперь твоя битва другая.

Его взгляд стал пронзительным, почти невыносимым по своей интенсивности.

— Твоя битва — за них. — Он кивнул в сторону леса, где в нескольких километрах от нас, в старой сторожке спали Флора и Кай. — За их будущее. За этот проклятый, упрямый дом, который ты так любишь. Я дам тебе своих лучших людей. Не для охраны. Для войны. Чтобы у этих детей было завтра. Чтобы у тебя было завтра. Потому что если с тобой что-то случится…

Он не договорил. Он не смог. Вместо слов его губы нашли мои в поцелуе, который был не нежностью, а клятвой. В нём была вся ярость прошедшей ночи, вся боль от раны, вся безумная, всепоглощающая жажда защитить то, что стало его.