Книга Огонечек для ледяного герцога, страница 87 – Элен Славина

Я отвечала ему с той же силой, впиваясь пальцами в его волосы, чувствуя, как дрожь пробегает по его телу — от слабости, от страсти, от непомерной тяжести ответственности, что он взвалил на себя.

— Я ненавижу, когда ты прав, — выдохнула я, разрывая поцелуй, и мои глаза наполнились слезами бессильной ярости и… гордости. Гордости за него. За нас.

— Это моя работа — быть правым, — он ухмыльнулся, и в этот миг он снова был тем самым надменным герцогом, каким я увидела его впервые. Но теперь я знала, что скрывается за этой маской. Знало моё тело, всё ещё помнящее его прикосновения. Знало моё сердце, разорванное между страхом за него и безумной, дикой любовью.

— Обещай мне, — я схватила его за лицо, заставляя посмотреть на себя. — Обещай, что вернёшься. Целым. Иначе я сама найду её и сделаю то, о чём она даже не смела мечтать в своих самых страшных кошмарах.

Его глаза вспыхнули тёмным огнём восхищения и чего-то похожего на похоть.

— Обещаю, моя дикарка. У меня теперь слишком много причин возвращаться.

Он снова поцеловал меня, коротко и властно, а затем отстранился, и его лицо снова стало маской командира.

— Теперь одевайся. Гидеон будет ждать у повозки. И… — он сделал паузу, и его взгляд смягчился на долю секунды. — Береги себя. Ради меня.

Я слезла со стола, дрожа от переполнявших меня эмоций — ярости, страха, любви и какой-то неистовой решимости. Он был прав. Моя война была здесь. За очаг. За семью. И я собиралась выиграть её. Для него. Для нас.

Когда я повернулась, чтобы уйти, его рука снова схватила мою.

— Раэлла.

— Да?

— Эта ночь… — он запнулся, что было для него так несвойственно. — Она была реальнее любой битвы.

Я улыбнулась сквозь подступающие слёзы.

— Знаю. Теперь выздоравливай, герцог. У меня для тебя ещё много планов.

И, вырвав свою руку, я ушла, чувствуя его горящий взгляд у себя в спине. Он был моей войной. Моей победой. Моей самой страшной и самой прекрасной битвой. И мы оба намеревались выжить.

Я мчалась через лес, и каждый удар копыт о мерзлую землю отдавался в висках навязчивым, тревожным ритмом: «живы-ли, живы-ли, живы-ли». Воздух обжигал лёгкие, но я гнала лошадь вперёд, подгоняемая слепым, животным страхом.

Двое стражников Талориана молча неслись следом, их молчаливая поддержка была одновременно и кольчугой, и напоминанием о хрупкости только что обретённого мира.

Сторожка, наконец, показалась в просвете между деревьями. Узкая струйка дыма из трубы, замёрзшие слёзы на стёклах — вот от чего у меня сжалось сердце. Я влетела внутрь, впустив с собой порыв ледяного ветра.

Их двое.

Сидят у огня.

Флора, вся осунувшаяся, с огромными глазами на бледном личике, качает на коленях Кая. Увидев меня, она издаёт звук, средний между всхлипом и стоном, и бросается ко мне, вцепляясь в меня так, будто я — единственная скала в бушующем море.

— Раэлла! Ты жива! А герцог? — её голос дрожит, я чувствую в нём весь пережитый ужас.

Я прижимаю её к себе, чувствуя, как мелкая дрожь бьёт её по телу. Второй рукой подхватываю Кая, который хнычет и цепляется своими маленькими пальчиками за мой воротник.

— Жив, — выдыхаю я, и это слово — самое сладкое, самое важное, что я произносила за последние сутки. — Все живы. Дом наш. Мы возвращаемся.

Сборы — хаотичные, быстрые движения, продиктованные инстинктом. Заворачиваю детей в одеяла, ещё хранящие запах дыма и страха из дома. Погружаемся в повозку. Обратная дорога кажется короче, потому что я уже вижу: как растоплю печь сухими полешками, как накормлю их вкусной бабушкиной похлебкой, как уложу спать под родными, пахнущими травами и солнцем одеялами. Эта картина греет изнутри, отгоняя ледяную дрожь.