Книга Огонечек для ледяного герцога, страница 88 – Элен Славина

Но когда повозка останавливается у калитки, мир замирает.

Тишина. Слишком громкая, слишком натянутая. Дверь в дом приоткрыта. И это ненормально.

Ледяная игла вонзается мне прямо в сердце и проворачивается, причиняя мне ни с чем не сравнимую боль. Я оборачиваюсь к стражникам. Их лица — высечены из гранита, пальцы сжимают рукояти оружия. В их глазах — та же настороженность, что и во мне.

— Останьтесь с детьми, — приказываю я, и мой голос звучит низко и чуждо, будто это рычание дикой кошки, уже готовой к прыжку.

Вхожу в сени.

Тёплый, знакомый воздух дома пахнет хлебом и… чем-то чужим. Холодным, сладковатым, цветочным ароматом. Он виснет в горле, вызывая тошноту. Знакомый аромат дорогих духов, которые я узнаю в любом месте нашего мира.

И тогда я вижу «её».

Сибилла восседает в кресле моей бабушки у нашего очага. В моей глиняном кружке у нее в руках — бабушкин традиционный чай. Она пьёт его с томным видом, будто принимает утреннюю аудиенцию.

А по ту сторону очага — бабушка и мать. Они стоят, прижавшись друг к другу, — две бледные, беззащитные тени. На их лицах — немой ужас и бессильная, пожирающая изнутри ярость. И я не понимаю одного… как они могут вот так стоять и ничего не предпринимать? Они что испугались эту мерзкую тварь?

— А вот и наша маленькая беглянка вернулась, — Сибилла ставит кружку с лёгким, звенящим звуком. Её голос — сладкий мёд, намазанный на отточенное лезвие. — Как мило. Вся семья в сборе. Жаль, не хватает только… моего дорогого супруга. Он, я слышала, немного «приболел».

Что-то рвётся во мне с оглушительным треском.

Всё — его кровь на моих руках, его хриплое дыхание, его боль, наш отчаянный, украденный у смерти миг — всё это вскипает чёрной, ядовитой лавой. Мир сужается до её ухмыляющегося лица. Кровь гудит в ушах малиновым туманом. Я чувствую, как когти рвут изнутри подушечки пальцев, как позвоночник выгибается дугой.

— Вон. Из моего дома, — звучит моё шипение, и оно уже почти не человеческое.

Она лишь приподнимает бровь, наслаждаясь спектаклем.

— О, милая, я ведь…

Я не даю ей договорить.

Я — не человек.

Я — спружинивший зверь, выпущенная тетива. Моя рука — это лапа с когтями, которые впиваются в дорогой бархат её платья. Я с силой дёргаю её из кресла, и она вскрикивает — не от боли, а от оскорблённого самолюбия. Фарфор с грохотом бьётся о пол. Чай разливается на дорогую ткань ее гардероба и на лице Сибиллы я вижу ярость сродни моей.

— Раэлла, нет! — это голос матери, доносящийся словно из-под толщи воды.

Но я уже не слышу ее или просто не хочу слышать.

Я уже тащу Сибиллу к двери. Она царапается, извивается, и я чувствую на своей коже ледяные уколы её магии — но это лишь подливает масла в огонь моей ярости. Я сильнее. Сильнее её чар, сильнее её ненависти.

Я выволакиваю её на мороз.

Стражники замерли, превратившись в каменные изваяния. Они видят моё лицо. Видят зверя

Я тащу её через двор, через густой лес, к реке. Её крики теперь полны не гнева, а животного, примитивного страха. Её уверенность растаяла, как дым.

И ничего не осталось.

Я швыряю её на колени у самой кромки воды. Лёд предательски хрустит, того и гляди треснет. Мне не страшно, я умею плавать в любой воде. А вот она? Хм… хотела бы я посмотреть на это. И, кажется, сейчас мне предстоит незабываемое зрелище.