Книга Соленья и варенья от попаданки, или новая жизнь бабы Зины, страница 174 – Ри Даль

Она снова покачала головой, упрямо сжав губы, но я не отступала.

— Поймите, это мой ребёнок! — голос мой сорвался на хрип. — У вас есть дети? Вы можете понять, что я чувствую?

Эллая вздрогнула, её глаза потемнели, и она тихо ответила:

— Нет, Киора. В этом месте детям лучше бы и не появляться вовсе…

— Что вы имеете в виду? — спросила я, чувствуя, как сердце стучит всё быстрее. — Я ведь вижу, вы многое знаете. Многому стали свидетельницей. Поймите, я хочу только одного — восстановить справедливость!

Эллая молчала. Я видела, как её оборона слабеет, как она борется с собой, но всё ещё не решается говорить.

— Киора, — наконец выдохнула она устало. — Тебе был дан шанс уцелеть, а ты так бездарно его тратишь…

Я почувствовала, как кровь прилила к щекам, но не отступила.

— А что бы вы сделали на моём месте? — спросила я, почти крича. — Неужели бы просто забыли о своём ребёнке и начали новую жизнь?

Взгляд Эллаи стал тяжёлым, в нём отразился весь груз прожитых ею лет. Она долго молчала, так долго, что я уже подумала, что она не ответит. Но наконец её губы дрогнули, и она тихо, почти шёпотом, произнесла:

— После всего, что я тут наблюдала за долгие годы… да, Киора. Так бы я и поступила.

Я замерла, чувствуя, как воздух становится густым, как будто сам сад затаил дыхание. Эллая смотрела на меня, и в её глазах мелькнула тень — не страха, не сомнения, а чего-то другого. Чего-то, что говорило: она знает правду. И она готова её рассказать.

Воздух в саду был холодным, но я чувствовала, как жар приливает к моим щекам, а горло сжимается от подступающих слёз. Сколько же судеб было здесь переломлено, сколько жизней погублено в этом проклятом дворце?

— Я понимаю ваш страх, Эллая, — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал, хотя внутри всё кипело от боли и ярости. — Но поверьте, мне вы можете довериться. Неужели вы сами не жаждете открыться?

Эллая смотрела на меня, её морщинистое лицо было едва различимо в полумраке, но глаза, усталые и полные тоски, выдавали всё. Она молчала, и тишина эта была такой тяжёлой, что я почти слышала, как скрипят её старческие кости под грузом прожитых лет.

Наконец она вздохнула, опустив взгляд, и тихо, почти шёпотом, произнесла:

— Что ж, дитя, ты права. Я боюсь, я страшно боюсь. И боялась всю жизнь. Но сейчас мои дни подходят к концу. Пожалуй, мне больше нечего бояться — вскоре я встречусь с Целлианой, днём раньше или днём позже, уже не имеет значения.

Я шагнула ближе, чувствуя, как отчаяние и надежда борются во мне. Я не могла её отпустить, не могла позволить ей унести с собой правду, которая, быть может, была моим единственным шансом.

— Тогда расскажите, — взмолилась я, — облегчите душу, Эллая. Пожалуйста.

Она медленно кивнула, её взгляд стал чуть мягче, но всё ещё был полон тревоги.

— Хорошо, — сказала она. — Я расскажу то, что мне известно. Но, боюсь, это мало чем поможет тебе.

— Мне нужна любая информация, — настаивала я. — Может помочь что угодно.

Эллая сглотнула, будто слова застревали у неё в горле, и наконец заговорила:

— Будь по-твоему. Но вынуждена сразу предупредить тебя — мне неизвестна судьба твоего ребёнка, как и многих других детей, что рождались в этом дворце.

Я замерла, чувствуя, как кровь стынет в жилах.

— Многих?.. — переспросила я, и голос мой дрогнул, словно тонкая нить, готовая вот-вот порваться.