Книга Соломенное сердце, страница 96 – Тата Алатова

— Хорошо, — блаженно выдохнул Даня. — У меня даже глаза стали узкими от такого безобразия! Стали, да?

Она покачала головой, перебирая его волосы.

— Я думаю, — он опять перешел мурлыканье, — что на жениха цепляют монеты для того же, для чего колокольчик на корову.

— Чтобы не потерялся? — развеселилась она. — А я уж решила, чтобы жених не мог подкрасться незаметно к зазевавшейся невесте.

Даня потерся головой об ее руку, как кошка, а потом не выдержал:

— Нет, сил моих больше нету. Можно я сниму эту систему оповещения?

Поля кивнула, сосредоточившись на жареной тыкве. Звон-перезвон-звон, тишина. Интересно, он там совсем нагишом или хоть набедренную повязку тетки в сарафанах ему оставили?

— Или эти монетки нужны для того, — шепнул Даня, снова обнимая ее сзади, — чтобы невеста побыстрее раздела жениха.

Она подумала и решила, что в этом есть смысл.

Не оставили Дане никакой повязки.

Поля оказалась права: в любви с мужчиной не было ничего особенно трудного. А было — смущение, Данино гибкое обнаженное тело, ее платье снималось через голову, неудобно и неловко. Он собирал губами ее руны — щекотно и жарко, хотелось спрятаться, но оставалось только закрыть глаза, укутаться в темноту.

Были поцелуи — много. Совсем не те, что два прежних. Поля представляла себе знойный полдень, колодец с ледяной водой — и как после изматывающей жажды ты пьешь и пьешь, и не можешь напиться.

Было даже немного боли, но она же решила любить и страдать, так что не очень-то удивилась. Не зря мертвая хозяйка ее оберегала: мужчины ранят, такова природа вещей.

А потом пришло ощущение: она больше не одна. Удивительное чувство слияния, как будто Даня стал очень близким, ближе некуда, дальше только кости. И это перетрясло Полю, ее соломенное сердце набухло, потяжелело, напиталось кровью.

Расширенными зрачками она ловила выражения Даниного лица, капельки пота над его губой, они падали ей на кожу, обжигали. Он растерял всю дурашливость, всю улыбчивость, казался таким серьезным, таким красивым и пронзительно молодым, что его хотелось утешить. И Поля утешала, гладила по узкой спине, убирала волосы со лба, целовала, целовала.

***

Ночь не заканчивалась. В пещеру не попадало солнечного света, и время перестало отсчитывать часы и минуты. Они спускались по скользким камням в горячие источники, пар оседал на волосах неуловимым запахом тины. Ели и спали, перепутываясь руками и ногами, мало разговаривали, боясь нарушить ранимую хрупкость происходящего. Подолгу вглядывались друг в друга, удивленные тем, как же так вышло. Был Даня, который шнырял по всему свету, избегая знакомиться с другими всерьез и надолго. Была Поля, которой в целом жилось неплохо, потому что она ни в ком и ни в чем не нуждалась. А потом беззаботная и даже безответственная идея привела их сюда — и, наверное, все изменилось навсегда. Не могло не измениться.

Но пришли женщины в зеленых сарафанах и сообщили, что их время истекло. Пора на выход.

***

В мире был рассвет. Даня прищурился, ослепнув даже в этом сером мареве, поежился от прохлады, повернулся к Поле, чтобы накинуть ей на плечи свой свитер, и остолбенел, встретив доброжелательное равнодушие, которое прежде ему так нравилось. И сразу онемели губы, приняв на себя злополучное проклятие, которое снова вернулось как ни в чем не бывало.