Книга Соломенное сердце, страница 97 – Тата Алатова

Все оставалось прежним. Пещеры богини Дары не принесли им обоим исцеления, а только короткую передышку.

Потапыч, пошатываясь, выбрался на свободу следом за ними. От него ядрено несло перегаром.

— Долгие лета! — выдохнул он измученно и едва не рухнул. В четыре руки они с Полей уложили его на заднем сиденье автомобиля, откуда немедленно раздался оглушительный храп.

Даня попрощался со служительницами хмуро, ему казалось — они обманули его. А Поля, наоборот, была безмятежна.

Ему захотелось вытряхнуть из нее эту безмятежность, потому что теперь-то он знал: бывает и по-другому. Теперь ему было мало такой Поли, и он так сильно злился, что у него даже заболело в груди.

Упав на пассажирское сиденье, Даня едва удержался, чтобы не хлопнуть как следует дверью, отвернулся к окну и нахохлился.

Жизнь всегда была сурова к нему, с самого детства. Так с чего он решил, что она станет добрее, когда он повзрослеет? Каждый раз одно и то же: ему только показывали немножко счастья, а потом щелкали по носу, отбирая все.

— Что с лицом? — спросила Поля, заводя мотор.

Даня вздохнул и попытался взять себя в руки. Она ни в чем не виновата и даже не поймет, что именно его так расстроило.

— Проклятие вернулось, — ответил он неохотно.

Поля бросила на него короткий взгляд, разворачивая автомобиль.

— О, — только и сказала она. — Значит, нам не следует больше целоваться. Не переживай так сильно, у тебя всегда остаются вассы.

— Что? — переспросил Даня, не веря своим ушам.

— Они же, кажется, нравятся тебе?

Нет, она не выглядела так, будто провоцировала его или проверяла на прочность. Судя по всему, Поля искренне желала ему добра.

— Дорогая, — язвительность все-таки просочилась наружу, плеснула яда в его голос, — мы все-таки женаты, уже забыла? Какие еще вассы?

— Мокрые, — пояснила Поля. — Посмотри, пожалуйста, по картам, как нам доехать до Лунноярска.

— То есть ты, моя жена, отправляешь меня в чужие объятия? Безо всякой обиды и ревности?

— А что еще тебе остается? — пожала она плечами.

Тут-то Даня и взорвался.

— Много чего! — завопил он. — Хранить друг другу верность, например, вопреки всему! Обойти все горы и все поля, чтобы снять проклятие! Бороться или принять судьбу, но не блудить с водными духами!

Не сказать, что до этого возмутительного разговора Даня когда-нибудь вообще думал про верность, но это же не повод сплавлять его в чужие руки. Что за безответственность!

— Ух ты, — Поля впечатлилась. — Хорошо, так и сделаем, не кричи только, Потапыча разбудишь.

— Да его и пушками не пронять, — пробормотал Даня, устыдившись. Мерзкая мертвая старуха, вот кто во всем виноват. Это она сотворила такое с девочкой. Ну ничего, Даня что-нибудь придумает.

— Письмо от княжны Кати, — вдруг сказала Поля. — Я тебе говорила, но ты уже заснул.

— От кого? — нахмурился он.

Сестру… нет, не сестру, нельзя так думать, Даню вычеркнули из семьи князя — княжну Катю он никогда не видел. Она родилась после того, как его отправили к Стужевым.

— С чего бы ей писать мне?

— Прочитай, и узнаешь. Письмо в бардачке.

Даня не шелохнулся. Он и так чувствовал себя слишком разбитым, слишком несчастным, а если еще и прошлое начать ворошить, то никакого сладу с печалями не станет. Они сожрут его, не поперхнувшись.

— Потом, — решил он, однако весть о письме растревожила его. Если бы он взялся писать этой Кате, то о чем? Что можно сказать человеку, который формально тебе чужой? Зачем ему что-то говорить?