Книга Развод в 40. Счастье на десерт, страница 2 – Лия Пирс

Олег дернулся, как на пружине, оттолкнув от себя девушку. Та испуганно пискнула, спрыгнула с его колен и начала лихорадочно поправлять одежду, пытаясь натянуть трясущимися пальцами платье. Вишни в пироге мелко подрагивали, в такт бешеному стуку моего сердца.

— Лена… это… не то, что ты думаешь… — начал он, заплетаясь и заикаясь. Избитая, классическая реплика, которой, наверное, снабжают всех изменников на курсах для идиотов.

Я тихо усмехнулась. Звук вышел сухим, как опавший лист.

— Правда? А я думала, что это именно то. Хотя, знаешь, Олег, это так банально. Мог бы и придумать что–нибудь пооригинальней. Скажем, что это новый метод антистресс–коучинга.

Я медленно перевела взгляд на девушку. Она была до ужаса молода. Густые тени на веках, пухлые губы, испуганные глаза–блюдца. Я окинула ее с головы до ног, и мне стало не то, что больно, а мерзко и гадко.

— Она же немногим старше Саши, — сказала я тихо, обращаясь к мужу. — Что сразу ее подругу не раздел?

Девушка, краснея, попятилась к двери, словно я была призраком с того света. Я сделала шаг к столу, этому алтарю страсти, и с нежностью, с какой, наверное, кладут венок на могилу, поставила на него пирог.

— Кстати, подкрепиться вам всё же не помешает, — сказала я своим новым, ледяным голосом. — Учитывая, сколько калорий вы только что потратили.

Я развернулась и пошла прочь, чувствуя, как где–то глубоко внутри, в самой сердцевине моего существа, с оглушительным треском, похожим на ломающийся лед, что–то крошится и умирает. Иллюзия крепкой семьи, совместного будущего, прожитых лет. Осталась лишь пошлая, дешевая мелодрама с любовницей в главной роли.

Я — сорокалетняя женщина с пустыми руками и душой, насквозь пропахшей вишневым пирогом, который никто не стал есть, поймала мужа на измене. Финал прост до пошлости.

Дома было слишком тихо.

Эта тишина не была той уютной, наполненной ожиданием, когда я прислушиваюсь к шагам в подъезде и ставлю чайник, чтобы он как раз закипел к его приходу. Теперь это была гулкая, звенящая пустота, как в пустой консервной банке, которую пинают по асфальту, и этот стук отдается эхом в черепной коробке.

Я плюхнулась на диван, поджав под себя ноги, и уставилась на черный экран телевизора. Рука сама потянулась к пульту, чтобы включить новости, сериал, хоть рекламу, лишь бы заполнить эту давящую пустоту хоть каким–то шумом, но я опустила руку. Никакой звук не мог перебить то оглушительное эхо, что стояло внутри.

— Какая же банальщина, — прошептала я в тишину, и мой голос прозвучал хрипло и чуждо.

Мужчина средних лет уходит к молодой амбициозной сотруднице. Жена остается у разбитого корыта. Сюжет для дешевого романа. Скука смертная, но когда это случается не с героиней сериала, а с тобой, почему–то становится ни разу не скучно. Становится больно, унизительно и невыносимо горько.

Мой взгляд упал на обручальное кольцо. Я медленно, почти механически, стала его снимать. Оно зацепилось за сустав, будто не желая отпускать, но я дернула резче. Раздался тихий, но такой звонкий щелчок. Я положила его на стеклянную поверхность журнального столика и ткнула пальцем. Кольцо, легкое и холодное, покатилось, описав круг, и замерло рядом с вазой. Странно, какое оно невесомое на вид, а давило на палец все эти годы словно гиря.