Книга Монолог о школе, сексуальном самовоспитании и футболе, страница 82 – Аля Кружинина

Никто в классе ни о чем не догадывался. Учительница спокойно объясняла новую тему. Я поглядывала на учительницу, на доску, пыталась записывать урок, а сердце мое стучало, как сумасшедшее, теперь где-то внизу живота. Ромка сидел рядом и вел себя так, как будто ничего особенного не происходит. Время от времени он оборачивался к Сане с Ленкой, что-то шептал им, перемигивался с кем-то в классе и даже один раз пошутил с учительницей. Не глядел он только на меня. Не глядел и руку не убирал. Наоборот, иногда довольно крепко сжимал мое колено, как будто напоминая, что он тут, рядом. Внутри меня все рвалось на части. Я понимала, что культурные девушки так себя не ведут, что по правилам приличия я должна убрать его руку немедленно и возмутиться: «Какое право ты имеешь так нагло трогать меня!» Мне было жалко себя, что я такая слабая и не могу ничего сделать. Мне правда хотелось все остановить, но я не сделала ничего подобного, потому что… Потому что его рука на моем колене мне очень нравилась. И чувства, которые я испытывала при этом, тоже. Я хотела бесконечно сидеть так и не шевелиться, и чтобы он сжимал и сжимал мою коленку, и чтобы никто не догадывался об этом.

Оглушительно прозвенел звонок, и урок закончился. Ромка сразу убрал руку, быстро, одним движением стряхнул свои вещи с парты в сумку и, ничего не говоря, набросил ремень сумки себе на шею и вышел из класса, что-то напоследок сказав посмотревшей ему вслед учительнице.

С этого момента все пошло не так, как я планировала, переходя в эту школу. Постоянным и неизменным оставался в моей жизни только театр. Ну да, еще мой дом, куда я возвращалась каждый вечер и откуда уезжала каждое утро. Именно это постоянство, эти островки привычной жизни не давали мне окончательно утонуть в чувствах и отдаться моим новым «неправильным и постыдным» ощущениям. Дома и в театре я по-прежнему оставалась той самой Алей, которой была раньше, к которой я привыкла, которую я знала как свои пять пальцев и которая понимала, как надо жить и выживать. Эта роль мне нравилась, раньше нравилась. Но с тех самых недавних пор казалась какой-то неполноценной. Как будто существовала я, но есть еще незнакомая мне я, которая сейчас явно желала познакомиться со мной.

Незнакомая я появлялась в школе. Приходя в школу, я становилась совсем другой. Я не узнавала себя. В школу заходил один человек, и в гардеробе еще раздевалась Аля прежняя, а по винтовой лестнице поднималась уже другая девушка Аля. Самое страшное было для меня то, что этот новый образ совсем не поддавался моему контролю. Все во мне бурлило, клокотало – эта новая Аля требовала разрушения прежней жизни. Я – новая Аля не хотела больше быть отличницей. Зачем напрягаться и корпеть над уроками, если в жизни есть много интересного, совсем не связанного с учебой? Я знала давно, какие предметы мне интересны и важны, а какие нет. И сейчас как никогда раньше была уверена, что не буду распыляться на то, что мне в жизни никогда не пригодится. Я как будто высвобождала место, расчищала себе пространство для новой жизни. Какой – этого я пока не знала. Я совсем перестала париться по поводу оценок. Я больше не хотела завоевывать авторитет, не хотела быть в первых рядах карьеристов-отличников. И даже со своими правильными одноклассниками – коллегами по театру перестала общаться. Они раздражали меня своей правильностью-праведностью. В их глазах мне виделся упрек, что я скатываюсь в учебе, что связалась не с теми людьми и что свободные гедонисты все больше завладевают моей душой. И да, это так и было.