Книга Призрачная империя, страница 126 – Рина Харос

Он сделал ее ручной зверушкой. Все действия – только ради ее блага и их светлого будущего. Но это была ложь. Возможно, тогда, сотни лет назад, он действительно любил и готов был на многое ради их счастья, но сейчас это напоминало бред сумасшедшего, одержимого мнимой идеей.

Она попыталась уничтожить сосуд, но только разозлила. Каждая ее попытка никогда не увенчивалась успехом. Иногда бог, ее бог, слышал молитвы и умертвлял сосуд еще в утробе матери, которая оплакивала потерю дитяти не один год, не желая смириться с такой участью. Но однажды ей удалось. Когда грань между живыми и мертвыми стала тоньше, девушка воспользовалась моментом и убила девочку лет трех от роду. Чувство стыда и вины нахлынуло с головой, но она сделала это, пошла против того, кого любила. Разозлившись, он запер ее на сотню лет в клетке собственного разума, подготавливая все для последующего воскрешения. И в этот раз у него все получится… Девушка чувствовала это. Мертвая душа колыхалась, как лист на ветру, некогда прозрачная кожа местами покрывалась плотью, как тогда, при жизни. Она могла ощущать толчки нерожденного дитяти в утробе, и это причиняло непосильную боль. Призрак знал, что это мираж, проделки Сатаны, чтобы сделать еще хуже, уничтожить все святое, что было когда-то в их жизни.

Жизнь вошла в привычную колею, и уже ничего не омрачало моего существования. Почти ничего. Письма Азарова приходили чуть ли не каждый день – в них он рассказывал о том, как тяжело вдали от дома, как скучает, тоскует, и писал прочую ерунду, которую я почти никогда не дочитывала до конца, сжигая сразу или разрывая на множество кусков, подкидывая в воздух, а затем топча, выплескивая ярость. Прислуга, если заставала меня за подобным, молча клала на кровать постельное белье и уходила, странно поглядывая. Но в такие моменты было наплевать на всех, только бы заглушить несдерживаемую ярость и ощутить полное опустошение в душе.

Илья после того вечера, проведенного в лесу, начал ходить за мной как теленок: то цветы принесет, нарванные где-то в поле, то поможет донести стакан воды, будто считал меня немощной старухой, которая не в состоянии сделать это самостоятельно. Порой такое поведение порядком раздражало, но этот мужчина – второй после Азарова, кого смогла подпустить к себе близко. Нет, я не делилась с конюхом тем, что на душе, но его компания рядом как бы облегчала жизнь, давая хоть какой-то просвет в череде удушающих мыслей.

И сейчас, сидя на подоконнике, я наблюдала за тем, как Илья машет рукой и зазывает к себе. Жестом показала, что не могу спуститься, поскольку никто толком, кроме Оли, и не знал о наших так называемых отношениях – встречи происходили по ночам под семью замками тайн, когда засыпали все домочадцы и слуги покидали эти стены до следующего утра, возвращая в дом размеренную жизнь. Взгляд конюха померк после отказа, он развернулся и ушел в конюшню, обидевшись, словно ребенок. Меня это раздражало даже больше, чем Азаров, который укатил за тридевять земель и попивал там себе самогонку. Или нет. Не знаю, чем он там занимался на самом деле, но определенного трагизма ситуации придать хотелось. Правда, это больше походило на театр одного актера в моем лице, но это было совершенно неважно. Главное, что я была довольна своими псевдостраданиями.