Книга Хозяйка молодильных яблок, страница 72 – Иви Тару

– Вот же дурак я какой! Поделом же! Полез в болото, не зная броду! Впредь наука будет скудоумному. Хоть бы леший какой вылез, я б с ним договорился. Аль кикимора.

Разговор с самим собой немного отвлекал его от неизбежного понимания, что жизни его, кажется, пришёл бесславный конец. Нет ничего глупее для воина, чем утонуть в болоте.

– Эй! – крикнул Стрижак, впрочем, без всякой надежды, что кто-то услышит. – Эй, есть там живая душа какая? – Он прислушался. Нет, никого, и добавил: – Ну, может, и не живая. Любая сойдёт.

Изо всех сил он старался держать голову повыше, чтобы вода не попала в рот, но мерзкая жижа уже залезла в уши, сделав лесные звуки гулкими и нездешними, поэтому отдалённый треск показался ему раскатным громом. Стрижак впился глазами в тот край болота, где качали ветками тонкие деревца. Там что-то мелькало. Идёт кто? Такой же бедолага, как он, забрёл в это гиблое место?

– Эй! – подал он голос, отплевался от воды, что успел хлебнуть. – Постой!

Звуки прекратились, а меж деревьев показалась косматая голова и глаза. Большие, крупные. Стрижак проморгался, сдул с глаз намокшие волосы. Лошадь? Это точно была лошадь с длинной спутанной гривой. Она вытянула шею и смотрела на человека, почти полностью ушедшего в воду, внимательно и даже с любопытством. В зубах лошади что-то белело, какая-то тряпка. Но где же всадник? Или лошадь тут сама по себе бродит?

Не очень-то уместные мысли бродили в голове княжьего окольничего на пороге смерти. Животину, видно, привлекла сочная трава. Сейчас шагнёт и тоже провалится.

– Стой! Тпру! – крикнул Стрижак. Лошадь замерла. – Эх, умела б ты говорить, рассказала бы людям, что случилось со мной, – обратился он к лошади. – Матушка не узнает, и то горько мне. Пуще всего же горше, что Милава тоже не узнает, ни о смерти моей, ни о том, что дороже всего мне на белом свете была.

Уши лошади шевельнулись, она прислушалась к человеческому голосу, сделала шаг вперёд.

– Стой! – прохрипел Стрижак. – Трясина тут. Утонешь. Незачем вдвоём пропадать. Эх, мне б одну из тех берёзок поближе!

Лошадь попятилась, сделала несколько шагов назад, а потом совершила невероятное: ударила копытом по стволу берёзки, раз, другой. Раздался треск, деревце нехотя завалилось вперёд, ветви накрыли коварную траву. Но дотянуться до них Стрижак всё равно не мог. Он посмотрел на лошадь, хотел спасибо сказать за попытку спасти его, но тут на воду упало ещё одно дерево, это оказалось подлиннее. Тогда он глубоко вдохнул и рванулся вверх, что было сил, еле смог ухватиться за тонкую веточку макушки, но и это было счастьем. Медленно, по полвершочка, подтягивал он себя к деревцу, вот уже по грудь из воды вылез. Добрался до ствола, упал на него животом, застыл, ноги ещё в воде были, но болото уже не имело над ним власти.

Сил ушло много, и до берега он добирался ужасно долго, но выбрался. Упал на твёрдь, перевернулся на спину, руки раскинул. Дышал полной грудью. Что-то закрыло солнце, Стрижак открыл глаза и посмотрел на лошадь, что стояла над ним. Она была серого, мышастого цвета, с рыжими пятнами на морде и боках. Редкая чубарая масть. Он улыбнулся ей, как лучшему другу не улыбался. Изо рта лошади торчал лоскут ткани. Стрижак протянул руку, потянул за конец. Думал, не отпустит, но лошадь разжала зубы. Теперь, уже сидя, он разложил ткань на коленях, и у него зашлось сердце. Жар-птица раскинула крылья на полотне от края до края, шёлковая вышивка даже сейчас, испачканная и обмусоленная лошадиной слюной, притягивала взгляд. Милавин платок!