Онлайн книга «Без ума от истребителя»
|
Нет уж, мне такое не подходит. Таким образом, начиная с двадцатого века Гильдия запретила истребителям убивать нас на глазах у публики. И этим самым они спасли мне жизнь. — Ну же, милый, — сказала я сладким голосом, глядя в ледяные, как гранёное стекло, глаза Лазло. — Потом поцелуемся, ладно? Его «да» было очаровательно ворчливым рыком. Я постаралась не поморщиться, когда он развернул нас так, чтобы никто не увидел, как он вынимает клинок из моего живота. Я проделала то же самое со своим ножом и бросила взгляд вниз, чтобы убедиться, что крови не видно на тёмной рубашке. Тем временем камера продолжала снимать. — Знаю, ты ненавидишь быть в центре внимания, сладкий пирожочек. Почему бы тебе не подождать здесь, пока я поговорю с журналистами? — Рубашка Лазло была светлее моей — непрактичный наряд для охоты. Он не мог пойти за нами к лучшему освещению, и прекрасно это понимал. — До скорого, стало быть, — сказал он, сурово нахмурив брови. — Ладно. Возможно, это будет не скоро. Извини! — Лишь бы ты не досталась никому другому до меня, Этельтрита. — О, не переживай. Я всегда берегу себя только для тебя. Так я и ушла от Лазло Эньеди в ту ночь 9 ноября 1989 года. Идя бок о бок с журналистами, я один раз оглянулась на Лазло, чтобы одарить его своей наиболее ехидной и раздражающей ухмылкой. Он был там, где я его оставила, всё ещё с мрачным видом рассматривая свой кинжал. Заметив мой взгляд, он поднёс лезвие к лицу. И с улыбкой, лишённой тепла, принялся слизывать с него мою кровь. Это было… Ну. Просто было. Среди прочего это был последний момент, когда мы находились так близко к друг другу. С тех пор я пару раз пересекалась с Лазло: на праздновании двухтысячного года в Лос-Анджелесе, в начале нулевых в Юго-Восточной Азии, после возобновления фестиваля Lilith Fair в 2010-м. Но никогда не было такой тесной встречи, как тогда в Берлине, и я всегда умудрялась улизнуть, прежде чем он успевал подойти. До сегодняшнего дня. Сегодня, почти тридцать шесть лет спустя после той ночи в Берлине, его руки крепко обнимают меня, а тело нависает тяжёлым покровом, и, кажется, его единственная цель — заслонить меня от солнца. Сегодня Лазло Эньеди спас мне жизнь. Глава 2 Моя мать не воспитала слабачку. Впрочем, она вообще меня не воспитывала. Она отправила меня в аббатство1, как только родился мой брат, пообещав Святому Фурсею: если мой отец получит наследника, о котором так мечтал, она посвятит жизнь старшей дочери набожности и служению. Дорогая матушка была очень щедра на обеты, особенно те, что требовали жертв от других. К несчастью для меня, старшей дочери, о которой идёт речь — и, скажем прямо, ещё большей бедой для аббатисы — уж очень я оказалась неподходящей для монашеской жизни. Не то чтобы я была бунтаркой или негодяйкой: на это требовались хитрость, старания или продуманный протест, а малышка Этельтрита была для этого слишком рассеянной и увлечённой звёздами фантазёркой. Конечно, это само по себе считалось проблемой, потому что я постоянно желала вещей, несовместимых с моей судьбой. Я мечтала о путешествиях, о смехе, о балладах, танцах и сказаниях. Я хотела жизни, которой мне не видать, и это, судя по всему, было моим главным изъяном. Хотя Устав Бенедикта2 обязывал её молиться восемь раз в день, аббатиса всё же умудрялась найти время, чтобы напомнить мне: если я буду желать себе чужой судьбы, то на веки вечные окажусь в студёной воде, и мои кости сгниют прямо в теле. Её убедительность, возможно, была ослаблена тем фактом, что она верила в суд над скотиной за непослушание и выщипывала брови начисто. (К сожалению, не могу порекомендовать расти в крохотном аббатстве в Восточной Англии восьмого столетия). Но, что правда, то правда: я постоянно хочу того, что мне не принадлежит. Прежде всего — компании. |