Книга Растворяюсь в тебе, страница 107 – Джей Ти Джессинжер

В моей груди расцветает надежда.

— То есть ты хочешь сказать, что я должен продолжать с ней встречаться?

В его вздохе — многовековое британское презрение к глупости.

— Ты — придурок.

— Согласен. Прежде чем ты бросишь трубку, мне нужно кое-кого найти.

— Слава Богу, мы вернулись в реальный мир. Как его имя?

— У меня нет имени.

— Адрес?

— Этого тоже нет.

— Что у тебя есть?

— Ничего.

— Отлично. Почему бы тебе не усложнить мне задачу?

— Ты справишься с этим.

— Конечно, справлюсь. Не зря же меня называют Гончим Псом.

Я усмехаюсь.

— Забавно, что ты думаешь, что получил это прозвище, потому что так хорошо умеешь выслеживать.

Голос Акселя звучит обиженно.

— Какая еще, черт возьми, может быть причина?

— Гончий пес — это жаргонное обозначение распутного мужчины, идиот.

— Пфф. Я не распутный.

— Со сколькими женщинами ты переспал в этом году?

Подумав немного, он говорит: — Ладно. Я распутный. Не стыди меня за это.

— Никто никого не стыдит. Я просто указываю на то, что у твоего прозвища больше одного значения.

Аксель бормочет: — Вы, американцы, со своим дурацким сленгом. Такое ощущение, что вы все мертвы от шеи и выше.

— Наш сленг — это плохо? Тебе стоит прислушаться к себе как-нибудь. Вернемся к той, кого я ищу. Она живет в Вегасе.

— В Вегасе много людей, приятель.

— Да, но только одна из них — мать Шэй.

— Какое отношение она имеет к делу?

— У нее есть бойфренд, которому нужно внимание.

— А. Значит, у вас с птичкой настоящая любовь.

— Почему ты так говоришь?

— Ты что, Шекспира не читал? Никто не убивает своего тестя, если это не настоящая любовь.

— Он не мой тесть. Он просто отмороженный жестокий мужчина.

— Называй это как хочешь, придурок, но если это бойфренд мамы твоей птички, то он твой тесть.

— Иногда я понятия не имею, что ты говоришь.

— Теперь ты знаешь, что я чувствую в половине случаев, когда разговариваю с тобой. Если бы я знал, когда мы познакомились много лет назад в школе-интернате, что ты окажешься таким тупым придурком, я бы никогда не спас тебя от того, чтобы тебя избили старшеклассники.

— Это хорошая попытка переписать историю, но именно я спас тебя.

— О, это просто замечательно. Ты не только сошел с ума из-за этой твоей птички, но и потерял память.

— Просто дай мне информацию, ты, саркастичный ублюдок. Фамилия Шэй — Сандерс.

Пробормотав ругательство, он вешает трубку.

Я кладу телефон на комод, немного отдышавшись, возвращаюсь в спальню и забираюсь в постель.

Я засыпаю, свернувшись калачиком вокруг тела Шэй, и размышляю, стоит ли поливать семя надежды, проросшее в моей груди после разговора с Акселем, или растоптать его под ногами.

Я просыпаюсь дезориентированная и в поту, с трудом переводя дыхание под тяжелым, неподвижным грузом.

— Коул, проснись. Ты меня раздавишь.

Он лежит на мне молча и неподвижно, как пациент в коме, и не реагирует. Я тыкаю его в ребра, но это тоже не вызывает реакции, поэтому я пытаюсь его оттолкнуть, хотя и понимаю, что это тоже бесполезно, ведь он весит пять тысяч фунтов.

Если я не скину его с себя в ближайшее время, я задохнусь.

Поэтому я прибегаю к партизанской тактике. Во всю мощь своих легких я кричу: — Огонь!

Коул дергается и вскакивает на ноги, а затем стоит голый у кровати, с дикими глазами и ощетинившись, руки в позе каратиста, которую я видела только у героев плохих телевизионных драм.