Книга Растворяюсь в тебе, страница 105 – Джей Ти Джессинжер

Как и мое сердце, наблюдая, как он распадается на части из-за меня.

Я ставлю контейнер на стойку, поворачиваюсь к нему, провожу руками по его груди и смотрю ему в глаза.

— Я думаю, что ты прекрасен. Все твои части. Все твои осколки. Они прекрасны для меня, как и ты. Так что, если у меня больше не будет возможности сказать тебе это, я говорю тебе сейчас, что если ты и твои монстры когда-нибудь решите, что вам нужен дом, то у вас есть дом во мне.

Коул молчит. Я и не ждала ответа.

Он слишком занят борьбой со своими демонами.

Я кормлю его оставшимся мясом из контейнера, а затем мы возвращаемся наверх и ложимся спать.

Ближе к утру начинается дождь.

Я лежу без сна уже несколько часов. Шэй мирно спит рядом со мной. Я лежу на спине. Она лежит на боку, обнимая меня, одна нога перекинута через мою, рука лежит на моей груди, ее голова покоится на моем плече.

Она знает, кто я, но все равно спит как младенец. Спит и обнимает меня, словно это я нуждаюсь в защите, а не наоборот.

Как это возможно?

Что это значит?

Она не умственно отсталая. Она не отрицает. Она ничего не отрицает, но полностью принимает, и в этом нет ни капли гребаного смысла.

Эмилиано называет меня волком.

Мои сотрудники называют меня Гринчем.

Аксель называет меня Испарителем. Или братаном, что на британском жаргоне означает «брат», когда он проявляет великодушие.

Другие люди называют меня другими прозвищами, ни одно из которых не является лестным, но Шэй называет меня милым и прекрасным и кормит стейком с кончиков пальцев, как будто я раненое животное, которое она принесла домой, чтобы вылечить.

Это не может быть так просто.

Такие вещи не существуют между такими людьми, как мы.

Правда?

Я поворачиваю голову и смотрю на нее, такую спокойную во сне. Доверяющую мне. Мне, человеку, который пришел ночью, а в ушах у него все еще звучали крики другого человека. Она посмотрела на меня, поняла и сделала невозможное.

Шэй приняла меня.

Опять.

Под стук дождя по окнам я поднимаюсь с кровати, стараясь не потревожить ее. Затем иду к шкафу, достаю из внутреннего кармана пиджака телефон и звоню Акселю.

Как всегда, тот отвечает после первого гудка. Возможно, он единственный человек на земле, который спит меньше, чем я.

— Привет, братан. На моей стороне все зелено. Ты цел?

— Нет.

Я выдыхаю и провожу рукой по волосам. Самый терпеливый мужчина, которого я когда-либо встречал, он в терпеливом молчании ждет, пока я соберусь с мыслями.

— Мне нужно, чтобы ты меня вразумил.

— О чем?

— Шэй.

На этот раз его молчание удивляет. Мы знаем друг друга достаточно долго, чтобы я мог заметить разницу. Но он все равно ждет, когда я заговорю первым.

— Я... я... блядь. — Я тяжело выдыхаю и признаю правду. — Мне конец.

Тихим голосом Аксель говорит: — Ты не можешь говорить серьезно.

— В том-то и дело. Я серьезен.

— Она гражданка.

— Ни хрена. Это ничего не меняет.

— И она работает на тебя.

— Это тоже ничего не меняет.

— Чушь собачья. Если она тебе действительно небезразлична, уходи. Мы никогда не будем жить в домике с белым заборчиком. Не мы.

Я знаю это, но я достаточно отчаялся, чтобы спорить.

— Почему это обязательно должен быть белый забор? Почему это не может быть что-то другое? Почему это не может быть похоже на какую-нибудь версию «Гордости и предубеждения» Уэса Крейвена, где мистер Дарси убивает людей, а не насмехается над ними, а Элизабет Беннет перемалывает кости и использует их для удобрения своих роз?