Книга Растворяюсь в тебе, страница 126 – Джей Ти Джессинжер

— Это невероятно удручающе.

— Именно поэтому была создана религия. Без загробной жизни, на которую можно надеяться, большинство из нас сдались бы и перерезали себе вены.

Я вздыхаю.

— Мне нужен еще один бокал вина.

Коул изучает меня, его лицо мрачно.

— Теперь ты понимаешь, почему я сказал, что я не завожу отношений? Почему я не подпускаю людей близко?

Когда я киваю, он говорит: — Если мы сделаем это, Шэй, если мы посвятим себя друг другу, ты должна мне кое-что пообещать.

— Что?

— Если ты когда-нибудь начнешь меня ненавидеть, то уйдешь. Потому что я уже знаю, что не смогу уйти от тебя. Я уже знаю, что недостаточно силен. Эта наша связь... это все, чего я когда-либо хотел, и все, чего, как я знаю, я не заслуживаю. Поэтому я буду держаться за нее так, будто от этого зависит моя жизнь. Я буду держаться, даже если нужно будет отпустить. Тебе придется стать тем, кто положит этому конец, если до этого дойдет. Пообещай мне, что сделаешь это.

Слезы снова наворачиваются на глаза. Удивительно, что у меня вообще что-то осталось.

— Я обещаю.

Коул пристально смотрит на меня, словно желая убедиться, что я говорю правду. То, что он видит, удовлетворяет его, потому что он кивает и протягивает руки.

Я ложусь ему на грудь и прижимаюсь к нему так близко, как только могу.

— Так что же нам делать с политикой отказа от отношений в компании?

— Мы работаем над этим.

— В каком смысле?

— Это значит, что мы осторожны. Очень осторожны. Мы продолжаем работать, как и раньше, только больше никаких связей на лестничной клетке. Мы будем видеться только вне офиса и желательно не на людях.

— Значит, в основном только в моей квартире или у тебя дома.

— Я знаю, что это неудобно, но, если мой отец узнает, что мы вместе, он будет в бешенстве. Моим братьям будет все равно, разве что это выставит нас всех в дурном свете, как будто мы думаем, что правила на нас не распространяются. Но хуже всего будет то, как к тебе будут относиться другие сотрудники. Все будут думать, что ты получила эту работу только потому, что мы спали вместе. Это было бы неприятно для тебя.

По его паузе я понимаю, что он хочет, чтобы я представила себе все это. Как его высмеивают, как подвергают остракизму, как ненавидят его отца. Может быть, его даже уволят.

Так хочется произвести хорошее впечатление на родителей.

— Ты прав. Это было бы неприятно. Давай избегать этого.

Коул колеблется.

— Однако, если ты не работаешь на меня, то все это не применимо.

— Если ты просишь меня уйти, то ответ — нет. Это лучшая работа, которая у меня когда-либо была. И самая высокооплачиваемая.

— Я предчувствовал, что ты так скажешь. — Он играет с моими волосами, пока думает. — А что, если я дам тебе столько денег, что тебе больше никогда не придется работать?

— А что, если я зашью тебе рот, пока ты спишь, чтобы ты больше не говорил таких глупостей?

Коул позволяет мне кипеть от раздражения, пока я не успокаиваюсь, а затем я вздыхаю.

— Я передумаю через год.

— О том, чтобы взять деньги?

— Нет, о поиске новой работы.

— О.

Он замолчал на мгновение.

— Но ты же понимаешь, что я миллиардер...

— Перестань говорить. Просто перестань. Меня не интересуют твои деньги.

Его тихий смех сотрясает грудь.

— Хорошо, милая. Больше никаких разговоров. Мы просто полежим здесь.

Он гладит меня по волосам и спине. Держит меня так, будто я хрупкая и боится, что я могу сломаться, время от времени сжимая меня и целуя в лоб. Я истощена эмоционально и физически, подавляю зевоту, думая обо всем, что он мне рассказал, и о том, что ждет меня в будущем.