Книга Порочные идеалы, страница 30 – Элвин Гамильтон

Чары иллюзии, понял Аугуст. Достаточно скормить медальону волосок, чтобы принять облик того, кому он принадлежал.

Онора Хольцфалль на миг опустила темные пронзительные глаза:

– Так ты выплеснешь кислоту мне в лицо или нет?

Аугуст сообразил, что по-прежнему сжимает пузырек, и торопливо поставил его на стол.

Он никогда не понимал, чего такого особенного в Оноре Хольцфалль. Очередная богачка в городе, где богачей было как грязи. Но прежде ему не доводилось стоять с ней наедине в проявочной. Нужно было взять себя в руки.

– Думаю, не стоит. Без смазливого личика ты далеко не уйдешь.

В ответ на колкость губы Оноры Хольцфалль растянулись в искренней улыбке. Аугуст не ожидал такой реакции. Впрочем, ей наверняка не раз доводилось слышать подобное. Достаточно было открыть любую газету, чтобы понять: младшее поколение Хольцфаллей – богатые, сногсшибательные дурочки, и не более того.

Может, она просто не поняла, что ее оскорбили.

– Не говоря уже о том, что от кислоты для проявки моя кожа вовсе не слезет с костей. Для этого нужна другая кислота, как у злодеев с закрученными усиками из комиксов и идиотских фильмов, в которых снимается моя кузина. – Онора Хольцфалль смерила его оценивающим взглядом, которого Аугуст никогда не видел на ее соблазнительных снимках в газетах. – А тебе, честно говоря, усы не пойдут.

Ее насмешливый тон взбодрил Аугуста быстрее любого кофе.

– Думаешь, они не добавят мне элегантности?

– В твоем возрасте усы вообще растут?

– Так ты не ожидала, что я буду и молод, и элегантен.

– Печально, что журналист считает «элегантность» синонимом «надоедливости».

– Синоним? Какое сложное слово. Тебе лучше использовать не больше двух слогов за раз. Например, «Устриц!».

– Но двух устриц мне не хватит.

Аугуст чуть было не рассмеялся.

Онора Хольцфалль, похоже, вспомнила, где находится, и положила конец их пикировке так же быстро, как начала ее. Повернувшись, она бросила на стол газету, которую держала в руках. Разложенные фотографии разлетелись во все стороны.

– Раз уж я красива, но безмозгла, объясни мне кое-что.

На столе лежал утренний выпуск «Рупора». Аугуст так мучительно пытался придумать новую статью, что даже не успел его прочесть. На первой полосе красовался сделанный им снимок мертвой Верити Хольцфалль. Рядом – фото кого-то другого. На нем была запечатлена Онора Хольцфалль, такая, какой он привык ее видеть, – подвыпившая и беззаботная. Заголовок тоже принадлежал не ему.

Наверняка это был Вальтер Фойер. Он ненавидел Хольцфаллей.

– Неужели ты пренебрегла утренним мартини, чтобы нас отчитать? Можно подумать, тебя впервые назвали эгоисткой.

Взгляд Оноры стремительно переметнулся к Аугусту и словно поймал его в капкан. Фотографии лгут, подумал он. Эта мысль промелькнула так быстро, что он даже не успел ее отогнать.

– Во-первых, я скорее умру, чем выпью мартини до полудня. Во-вторых, меня удивляет лишь то, что в твоей газете слово «эгоистка» пишут с двумя «эс». – Она указала на первый снимок. – Здесь видны украшения моей матери. Объяснить тебе на пальцах, что в этом странного, или сам догадаешься?

Вот теперь Аугуст заинтересовался.

Он не обратил внимания на украшения, когда делал снимок. Его больше занимал тот факт, что Наследница Хольцфалль мертва и что ему нужно побыстрее скрыться, а не то полиция снова конфискует его камеру. Но, приглядевшись к фотографии в полумраке проявочной, он понял, что Онора права. Шею Верити Хольцфалль охватывало ожерелье из крупных изумрудов. На палец было надето кольцо. А на запястье поблескивал тонкий браслет.